Мы пожирали друг друга, не в силах довольствоваться маленькими скромными поцелуями. А потом начала пропадать наша одежда. Сначала его очки — они должны были пропасть по понятным причинам. Потом его кардиган и мой кардиган, моя рубашка и его рубашка. Мы скинули обувь, не волнуясь, куда она приземлиться. Я отшатнулась, и он последовал за мной, споткнувшись ногами о разбросанные туфли. Моя задница ударилась о стол, и я едва задумалась, планировал ли он это движение, потому что его руки уже были на задней части моих бедер, поднимая, целуя, срывая то, что осталось от нашей одежды.
Пряжка его ремня была раздражающей. Я возненавидела её. После нескольких неудачных попыток я запрокинула голову и зарычала в потолок, заставив его мрачно усмехнуться.
— Я думал, ты закончила со мной? — прошептал он мне на ухо, его дыхание было горячим, соблазнительным и знакомым одновременно.
— Никогда, — сказала я ему, с клятвой в голосе. — Я никогда не смогу с тобой закончить. Независимо от того, как далеко я убежала или как долго мне удавалось прятаться. Я всегда буду возвращаться к тебе.
Он отстранился, позволяя своему взгляду найти мой.
— Это я пришёл за тобой.
Положив руку на его обнаженную грудь, я сказала:
— Ты пришел за мной, чтобы я наконец могла вернуться домой.
— Скажи это, Каро. Дай мне услышать.
Я заколебалась. Не потому, что я хотела заставить его страдать, но мне было нужно, чтобы он почувствовал мои слова, знал, насколько они серьезны и честны. И я давно их не произносила. Я заржавела. Это были трудные слова. Они были моим доверием, надеждой, страхами, неуверенностью, будущим и прошлым, мечтами, целями и стремлениями — всем в одном маленьком предложении. Они были всем и ничем, и обоими этими вещами одновременно.
Это было не то, что я хотела сказать вскользь или по принуждению. Я хотела иметь их в виду. Я хотела дать клятву.
Я хотела, чтобы это было моей клятвой, верой и целью жизни.
— Я люблю тебя, Сойер Уэсли. Я никогда не переставала любить тебя. И я никогда не перестану любить тебя.
Его руки ласкали мое лицо, нежные и непоколебимые.
— Я прошел семь кругов ада, чтобы услышать это, Шестёрка. Но это того стоило. Каждой чертовой минуты.
На мои глаза вновь навернулись слёзы, но когда его рот соединился с моим, я напрочь забыла о них, как и о печали, горе и годах разлуки. Все дело было в этом моменте, в этом прикосновении, в этом мужчине, который держал меня руками, а его губы касались меня, и в том, что он делал со мной.
Одной рукой ему удалось наконец расстегнуть пряжку. Следом исчезли мои джинсы, они были сорваны с ног и вывернуты наизнанку. А потом и его, так что нас наконец раздело только нижнее белье.
Я и раньше видела его голым, но не так. Не тогда, когда его мускулы были напряжены и дрожали из-за того, что ему пришлось наклоняться надо мной. Не тогда, когда его связанная узлами сила была развёрнута для меня. Не тогда, когда его грубые руки ласкали мои бедра и грудь и раздвигали мои ноги, чтобы он мог исследовать меня.
Тем не менее, глядя на него, я начала сильно стесняться того, как выгляжу. По прошествии этого времени он стал выглядеть лучше, чего не скажешь обо мне. У него были большие и сильные руки. У меня были растяжки на животе и более широкие бедра, нежели в юности. Он превратил свое тело в мускулы. Моё сошло с ума от слишком большого количества пиццы каждую пятницу перед сном и мороженого с Джульеттой, и мне не хватало времени на упражнения. И все же рядом с ним я не ненавидела свое округлившееся тело или зрелые черты лица. Рядом с ним они ощущались правильными, как будто были созданы, чтобы быть такими, дополняя друг друга так, как я никогда не ожидала.
Никто из нас не был прежним, но мне это нравилось. Мы не были такими, как раньше. Мы изменились, выросли, страдали и получали раны, столкнулись с этим миром и всеми его невзгодами. Так что это было нормально, что мы не были теми же наивными детьми. Было нормально, что мы не целовались, как те люди, которыми мы были раньше. Мы больше не были ими.
Мы были новой версией, мы целовались в новой версии нашей страсти.
И, честно говоря, я предпочла эту версию.
Его пальцы кружили, уговаривали и вызывали восхитительную боль до глубины души. Она распространялась по мне, как рябь на воде, заставляя мои конечности покалывать, а внутренности напрягаться. Прошло так много времени с тех пор, как к моему телу прикасался кто-то другой.
Я словно спала последние пять лет, и Сойер решил разбудить меня.