— А мой отец? Его тоже арестовали?
Сойер с минуту смотрел на меня, не отвечая. Мы были противоположны, как инь и ян. Я представляла собой сгусток нервной энергией, клубок бешеных электронов, которые не могли устоять на месте в тревожном ожидании.
А он был совершенно спокоен. Его тело расслабленно осело на столе, выражение лица оставалось сдержанным и задумчивым. Его руки всё ещё лежали на столе, он не ёрзал, не двигался, не пытался убедить себя, что ему безразлично.
— Послушай, мне не особо нравится твой отец, — сказал он мне.
— Да, мне тоже.
— Но… — я перестала ерзать и выдохнула, чтобы успокоиться. Сойер продолжил: — До того, как мы с Гасом уехали, ходили слухи, что у него были большие долги. Достаточно большие, чтобы ему могли отрубить руку.
Мой живот скрутило от нервов. Братва жестоко обходилась с людьми, которые переходили им дорогу или не выполняли своих обещаний. Букмекер, который не мог справиться со своими долгами, был бы на первом месте в их списке нетерпимости.
А это означало, что они могли отрезать ему руку.
В зависимости от того, насколько велик был его долг, они могли отрубить обе.
— Так если больше никого нет, это значит, что с ним всё в порядке?
Голова Сойера закачалась взад-вперед.
— Он не обязательно должен деньги Волкову, Шестёрка. У него были долги по всему городу.
— Если бы он не был должен пахану денег, зачем бы им понадобились его руки?
Он отвел взгляд.
— Может, потому что он их опозорил? Он втоптал их имя в грязь. Я не знаю, Кэролайн. Почему они делают всё, что делают? Из того, что я слышал, они хотели свой фунт плоти и планировали его получить. Как там было на самом деле… Я не знаю. Возможно, они пошли на какую-то сделку или что-то в этом роде. Может Леон придумал, как заплатить им каким-нибудь другим способом.
— Но теперь он остался без защиты. Ты это хочешь сказать? Братва ушла, и мой отец остался один?
— Боссы практически закончили свои дела с ним, прежде чем их взяли. Вполне возможно, что у него уже давно не было защиты.
В один безумный момент я подумала о том, чтобы вернуться и спасти его. Снова. Что-то кольнуло внутри и мне стало жаль его; он, всё-таки был моей семьей. Мне было интересно, сколько он должен. И хватило бы у меня денег, чтобы покрыть эти долги? Хотя бы какую-то часть? Конечно, я была в состоянии расплатиться с частью его долга. Ровно настолько, чтобы весь город перестал дышать ему в затылок.
— Остановись, — велел Сойер.
Я оглянулась на него.
— Что?
— Перестань пытаться понять, как его спасти. Ты не можешь.
— Ты не знаешь…
— Подумай сама, Каро. Тебе придется всплыть на поверхность. Тебе придется выйти на открытое место. Братва рассредоточена, но они не мертвы. И пахан сейчас закрыт, но надолго ли? Подумай о последствиях. Ты знала, на что идёшь, когда уезжала пять лет назад. Он не стоит того, чтобы ты выходила из укрытия и спасала его. И ты это знаешь.
Я не могла поверить в то, что он говорил.
— Он мой отец.
— Да? И я, черт возьми, был любовью всей твоей жизни, и меня ты не спасла. Не смей всё портить из-за этого куска дерьма. Он использовал тебя всю твою жизнь. Ты не можешь позволить ему использовать тебя и сейчас. Не после того, что ты сделала.
Он был прав. И я ненавидела его за это.
— Ты должен был сказать мне раньше.
— Потому что мы так открыты и честны друг с другом?
Его ехидный комментарий напомнил мне, что я действительно хотела, чтобы он был открыт и честен со мной. Информация о Волкове была легко доступна для поиска, поэтому я не думала, что он лгал об этом. Но я хотела знать кое-что ещё. Он на самом деле ушёл от них? Или просто пытался залечь на дно в Колорадо? Что он на самом деле здесь делал? Как мне вернуть все свои вещи назад? Когда он собирается уезжать?
Я решила сменить тактику. Нытьё и ворчание с ним не сработают. Но были и другие способы приручить зверя. Например, доброта. Проведя рукой по волосам, я выдохнула.
— Спасибо, что сказал мне. — Я позволила настоящим эмоциям зазвучать в моем голосе, и глаза наполнились слезами. Я была, как щенок, который умолял о внимании своими огромными глазами. — Спасибо что был честным.
Его лазерные глаза скользили по мне, подмечая каждую мелочь.
— Иди сюда, — потребовал он.
«Зачем?» — вертелось на кончике языка. Но если я решила изображать раскаяние, я не могла продолжать спорить, я должна была быть послушной. Я шагнула к нему, опустив плечи и сыграла лучшую роль, на которую была способна.