Этот эпизод вряд ли был чистым вымыслом, поскольку рассказ о выступлении на стороне анжуйцев не мог быть рассчитан на то, чтобы расположить к себе Фердинанда и Изабеллу, унаследовавших притязания Арагона на неаполитанский престол. Действие рассказа происходит в заливе Льва и Тирренском море, родных водах Генуи, в которых он так много плавал в юности, что до последних дней своей жизни помнил в деталях маршруты плаваний[69].
История об обмане мятежников имеет привкус назидания, призванного намекнуть на некие моральные принципы, но она типична для Колумба, которому нравилось видеть самого себя именно таким. Он рассказывал похожие истории о том, как обманул команду во время своего первого трансатлантического плавания, подделав запись в бортовом журнале, и о том, как запугал туземцев Ямайки во время своего последнего плавания, предсказав затмение[70]. Независимо от того, правдива эта история или нет, ее следует рассматривать как правдивую конкретно для него и как отражение притязаний Колумба на природную проницательность и умение справляться и с командой, и с кораблем, что компенсировало отсутствие формального образования.
Рассказ о путешествии в Тунис дает представление о первом решающем повороте в жизни Колумба: из ткацкой мастерской на борт корабля. О втором таком переходе, из Средиземного моря в Атлантику, свидетельствуют сохранившиеся доказательства его ранних плаваний. Дату уже нельзя определить с точностью, но должно быть, это произошло примерно в середине 1470-х годов и не позднее 1477 года. Традиционное повествование о его спасении от пиратов и во время кораблекрушения коммерческого судна, направляющегося из Генуи на север, слишком романтично и драматично, чтобы безоговорочно принимать его: образ Колумба, представленный авторами того времени как избранного Провидением для великих деяний героя, подозрительно хорошо соответствует сюжету. Но то ли благодаря божественному вмешательству, то ли каким-то более прозаическим и неизвестным нам обстоятельствам к 1477 году Колумб, несомненно, перебрался из Генуи в Лиссабон, где у него начался длительный период постоянного или с перерывами проживания в Португалии и уже пожизненной привязки к Атлантике. Не стоит призывать на помощь магию, чтобы объяснить то, что в обстоятельствах жизни Колумба было совершенно логичным шагом. В его плаваниях между Средиземным морем и Атлантикой, с постепенным полным переключением на Атлантику и расширением горизонтов, отражалось общее направление деятельности генуэзцев в торговле и колонизации новых земель.
Переместившись к Атлантике, Колумб получил больше чем практическое ознакомление с навигационными проблемами, с которыми ему пришлось бы столкнуться при попытке пересечь океан. Наряду с принятием «атлантической судьбы» он получил и невесту из этого мира, вероятно в Лиссабоне (но возможно, на Мадейре или Порту-Санту). Точная дата неизвестна, но вероятнее всего, свадьба состоялась в 1478 или 1479 году. Этот брак был самым большим шагом Колумба на пути к социальной респектабельности, к которой он стремился. Хотя по некоторым меркам этот шаг и был достаточно скромным. Донья Филипа принадлежала к дворянству, происходила по материнской линии из семьи, издавна служившей монархам, была дочерью сеньора, обладавшего отличительной чертой феодальной знати: правом повелевать вассалами. Ее отец, Бартоломео Перестрелло, при жизни правил одним из самых маленьких, бедных и отдаленных владений португальской монархии – островом Порту-Санту. Тем не менее для сына генуэзского ткача это был не просто шаг, а огромный скачок. Вступив в брак, Колумб почувствовал вкус к той форме величия, которой мог бы достичь собственными деяниями: морское владение, приобретенное отчаянной храбростью предков. Хотя отец его жены представлял собой весьма скромный пример облагораживающего влияния морских приключений и не менее скромный образец воздействия средневековой рыцарской литературы. Если верить ранней биографической традиции, брак также дал Колумбу доступ к бумагам покойного отца его невесты, что, согласно той же традиции, стимулировало интерес Колумба к португальским рассказам об освоении Атлантики[71]. Донья Филипа оказала своему мужу еще две услуги: подарила ему единственного законнорожденного сына Диего, на котором сосредоточились его династические амбиции и в котором они в конце концов воплотились; и рано умерла, оставив Колумба свободным и, похоже, не обремененным сентиментальными воспоминаниями. Его единственное нежное упоминание о жене встречается в кратком описании его службы испанским монархам, в котором он говорит о необходимости «оставить жену и детей», чтобы предстать перед ними[72]. Но если это подразумевает действительные чувства, а не является простой формой эмоциональной риторики, то следует признать, что речь может идти о периоде после смерти доньи Филипы и что «жена», о которой идет речь, была связана с Колумбом менее официальными узами. Его брак обеспечил ему еще один потенциально полезный известный нам контакт: родственники его жены – сестра Виоланта и шурин Мигель Мулиарт – жили в Уэльве, в двух шагах от будущей точки отправления Колумба в Новый Свет. Он посетил их в 1491 году, в то время, когда налаживал связи с сообществом моряков в соседнем Палосе. Было бы заманчиво, но необоснованно сделать вывод о какой-то связи между этими двумя событиями. Более вероятно, что семейная связь пошла на пользу Мулиартам, которые заняли деньги у своего удачливого родственника, когда Колумб разбогател[73]. События его жизни в конце 1470-х годов, в период первых плаваний в Атлантике, зафиксированы генуэзским документом 1479 года, где отмечено плавание Колумба на Мадейру в предыдущем году для покупки сахара в рамках сделки, заключенной фирмой Чентурионе[74].