Можно сказать, что единственной последовательно осуществляемой целью, которой была посвящена его жизнь, являлось желание стать родоначальником благородной фамилии. А заявленные им самим первоочередные задачи – служение Богу и монархам Испании, развитие науки – кажутся по сравнению с ними второстепенными или вспомогательными: это всего лишь вышивка на мантии самовозвеличивания, скроенной бывшим ткачом по своему вкусу. Его спутники во время первого путешествия через Атлантику не ошибались, когда ворчали, что всё, чего он хочет, – это «стать большим сеньором», ради чего готов рисковать своей и чужой жизнью[32]. В своем последнем плавании он отрицал любое стремление к «статусу и богатству», признавая косвенно, что до тех пор именно таковое служило ему целью[33].
Церковь и война были основными «социальными лифтами» во времена Колумба. Его младший брат Диего, возможно, решил, в какой-то момент до 1498 года, продолжить карьеру священника[34], но что касается Колумба, то, хотя в конце жизни он и стал в высшей степени религиозным, неизвестно, были ли у него подобные устремления в молодости. В последнее десятилетие своей жизни он стал представлять себя почти священнослужителем, облаченным во францисканское одеяние и несущим свет Евангелия язычникам. И при этом примерно в то же время у него появилось какое-то солдатское самоощущение «капитана, посланного из Испании покорить многочисленный и воинственный народ»[35]. Однако обе эти претенциозные позы стали поздними дополнениями к его самоощущению. Религиозность, как мы увидим, использовалась как убежище от невзгод, а роль воина-служаки, как говорили в период опалы Колумба в 1500 году, просто маскировала его недостатки администратора. В письме, написанном в 1495 году, он намекал, почти наверняка с целью ввести в заблуждение, что в юности участвовал в качестве независимого капитана корабля в войнах между Анжуйской и Арагонской династиями за контроль над Неаполитанским королевством[36]. За этим исключением, нет даже намеков на то, что у Колумба когда-либо был шанс построить военную карьеру.
Но XV век также предлагал амбициозным людям «морской» путь наверх, причем вехами на таком пути обычно бывали острова. Одной из самых популярных книг в эпоху правления Фердинанда и Изабеллы в Испании был «Тирант Белый»[37] Жуанота Мартуреля (упомянутый в «Дон Кихоте» как лучший в мире рыцарский роман), в котором один из персонажей, «король Канарских островов», вторгается в Европу, что автор описывает с определенной долей иронии. Создание островного королевства – обычная развязка в произведениях этого жанра: в «Дон Кихоте» традиция поддержана стремлением Санчо Пансы править островом. Когда Фердинанд и Изабелла добавили «король и королева Канарских островов» к перечню титулов на своих письмах, они превратили художественный вымысел, романтику в реальность, а Колумб воспользовался той же традицией, когда обратился к ним как к «королю и королеве островов Океана».
Подобная алхимия в начале века превращала выскочек из низов в знатных людей и губернаторов. Один из головорезов шайки «рыцарей и оруженосцев» Генриха Мореплавателя стал «Тристрамом с острова» благодаря службе на Мадейре. Нормандский авантюрист Жан де Бетанкур провозгласил себя в Севилье королем Канарских островов. Одним из тех, кто поднялся наверх благодаря островным приключениям в Океане-море (как тогда называлась Атлантика), был Бартоломео Перестрелло, посланный из окружения Генриха Мореплавателя обосноваться на острове Порто-Санто и управлять им. Женитьба на его дочери где-то между 1477 и 1480 годами (точная дата неизвестна) должна была стать первым большим шагом Колумба к повышению социального статуса[38].
Мир морских приключений, к которому приобщился Колумб, пожалуй, лучше всего был представлен фигурой графа Перо Ниньо, чья хроника, написанная его знаменосцем во второй четверти XV века, представляет собой рыцарский трактат и одновременно рассказ о разного рода битвах в жизни. Хроника El victorial[39] прославляет рыцаря, который никогда не был побежден ни на рыцарском турнире, ни на войне, ни в любви, чьи величайшие сражения происходили на море и для которого выиграть битву – «величайшее благо и величайшая слава в жизни». Когда автор рассуждает о непостоянстве жизни, его собеседниками являются Фортуна и Ветер, рожденные морем, «моим главным обиталищем». Младший современник Колумба, португальский поэт Жил Висенте, смог, благодаря рыцарским ассоциациям с морем, сравнить прекрасную женщину с кораблем и боевым конем, не вызывая при этом у читателя ощущения несоответствия. Как будто романтику можно было найти среди корабельных крыс, осточертевших сухарей на обед и волн, на которых судно мотало, как всадника при скачке на лошади. Нет никаких свидетельств того, что Колумб когда-либо читал рыцарскую литературу о море, но он жил в мире, пропитанном этими чувствами. Его жизнь была, в некотором смысле, воплощением всего этого, а острова, украшавшие герб, который он завоевал для себя, служили отражением его великой мечты[40].
38
F. Fernández-Armesto,
40
G. Diez de Games,