Альфа омывал Луи после, полный энергии и жажды действовать, пока сам Омега краешком сознания вспоминал наставления матери о том, что мужчина, бросившийся решать дела, курить, бродить по своим владениям и только после вернувшийся в постель, получил истинное удовольствие, остался укорененным, пойманным, подчиненным слабостью. Гарри водил полотенцем мягко, смывая остатки спермы и смазки с дрожащих бедер, целовал полоску шрама внизу живота, благодарный за ребенка и веру, едва улыбался теплу, что сосредоточилось ниже пупка, шепча стихи-признания, которые Луи принял за сон, улетая.
Альфа курил на балконе, охлажденный осенним ветром и антрацитовым рассветом, вкушая аромат вишневого чая, думая о том, что сегодня была пусть не первая, но последняя ночь, когда Луи позволил себе быть слабым, ведомым полностью, с затаенным страхом предвкушая реакцию на новость, что кардинально изменит их жизнь. Он вернулся в постель с книгой, зажег свечу у кровати, притянул Омегу к себе на грудь и стал читать вслух, тихо, поглаживая холодные плечи, не веря, что все происходящее — реальность.
========== Глава 7. ==========
“Вот оно! Он решительно вильнул по дороге влево, вдоль железнодорожного пути, вильнул вправо, на переезд, под шлагбаум, потом опять влево, между рельсами, и понесся, колотясь по шпалам, под уклон, навстречу вырвавшемуся из-под него, грохочущему и слепящему огнями паровозу”.
Иван Бунин “Зойка и Валерия”, октябрь 1940
Замок встретил новобрачных полный восторженных родственников, гулких разговоров, пиршества и улыбок. Только к ужину все смогли собраться вместе, бесконечно поздравляя, восхищаясь празднеством и самим Парижем, изменившимся до неузнаваемости. Девочки крутились в новых платьях, с горящими глазами обсуждая свой первый бал и кавалеров, не стесняясь, не зная того, что должны стесняться, сделанным комплиментам их невинности, нетронутости, обнаружив кутят в комнате при веранде, они затащили маленьких пуатвенов прямо в столовую, бегая с ними по персидскому ковру, не ограниченные в действиях. Щенки громко, звонко лаяли, перекрывая смех Фиби и Дейзи, еще не обученные охоте и сложным командам, они не слушались, снося на своем пути стулья, забираясь под юбки Омегам, забавляя младших еще больше, особенно весело им стало, когда служанка, испугавшись, завизжала и уронила поднос с бокалами, плача от предчувствия наказания.
— Ко мне! — в комнату вошел Гарри, своим грубым, жестким голосом заставляя притихнуть всех, почувствовать неловкость и стыд за недостойное поведение, кутята же дружной стаей за секунду оказались у ног хозяина, высунув языки и подняв глаза в ожидании новой команды.
В гостиной при столовой уже собрались родственники в ожидании новобрачных: Лотти с Родригесом, ее понимающим мужем, жгучим испанцем, сидели на одной софе, и теперь девушка отчитывала сестер за их неподобающее поведение; родители Гарри откровенно скучали, тяготели по природе и своим неотложным делам, высчитывая, насколько больше придется работать из-за проведенных в празднестве дней; Джейкоб, как и подобает старшим братьям, критиковал абсолютно все, чего добился Гарри, пусть не вслух, но всем своим видом показывал снисхождение. Андре сидел в углу, сторонясь всех, разглядывая ранние сумерки за окном, ожидая возвращения Владислава с раскрытой книгой на том самом месте, где они остановились вчера.
— Ужин подан, Месье, — оповестил дворецкий, бесшумно появляясь в гостиной.
Гарри велел увести щенков и со сдержанной улыбкой пригласил всех в столовую, сказав, что Луи спустится чуть позже, никого этим не удивив, разве что только родители приняли новость двояко, не понимая, почему супруги не остаются вместе уже после суток с момента венчания. Все прошли в соседнюю комнату, девочки, хихикая и прикрывая ротики, следовали за взрослыми, пока Андре грустно вздыхал и не двигался с места.
— Мама, все хорошо? — Альфа накрыл ее руку справа от себя, когда взгляд женщины задержался на третьем поданном блюде, запеченном цыпленке, лежащем на травяной подушке.
— Да, — она улыбнулась, бегло посмотрев на пустые стулья, понемногу привыкая к богатой обстановке, которая, в принципе, ее не напрягала, но вот свое невписание в нее Энн прекрасно ощущала, пусть платье ее теперь и сшито из дорогих французских тканей, спина же не была настолько пряма, как у остальных Омег за столом, и не было той породы, которая читалась в каждом движении той же Шарлотты.
— Как ферма? Процветает? — Гарри говорил по-английски на деревенский манер, так, чтобы родители понимали его, не заботясь об остальных, создавших свой “круг” в обсуждении бала, прошедшего накануне.
— Ну конечно, — густо рассмеялся Эдвард, отец Гарри, крепкий мужчина в годах, с седой головой и шикарными усами и бровями, которые шевелились в нескрываемых эмоциях, как это обычно не было принято в светском обществе. — Хорошо, что свадьбу устроили после сбора урожая, да и курам мы шейки-то уже свернули!
В то время как Гарри наслаждался долгожданным обществом своей семьи, не имея прежде возможности ни написать им, ни получить письмо, Луи спустился, наконец, поборов недомогание и приведя себя в более-менее надлежащий вид. Он оделся скромно, однако не смог отказать себе в украшениях, подаренных сегодня супругом.
— Андре? — Луи нахмурился, увидев в гостиной одного только сына, сидящего у окна. — Вы вели себя неподобающе?
— Нет, папа, — мальчик сжался и покачал головой.
— Почему не ужинаете со всеми? — Омега присел рядом и притянул мальчика к себе на колени.
— Не хочется.
— Но тогда Вы останетесь без сил, нужно скушать хотя бы горячее.
— Вы будете рядом? — Андре покраснел, давно не чувствуя тепла от родителя, который теперь улыбался ему и целовал в макушку.
— Всегда, милый. Пойдем?
Мальчик пробурчал согласие и принял руку, они шли не спеша и уже слышали шумный, возбужденный разговор, от языка которого Луи невольно передергивало: исковерканный английский, непонятный, грубый, с сильным акцентом, да и голос Гарри, казавшийся прежде прекрасным и мелодичным во французском, приобрел некую неприятность.
— Луи’, — хозяин Замка встал и помог Омеге сесть за стол, удивляясь просьбе посадить между ними сына. — Поставят стул слева от Вас, а Вы останетесь рядом со мной, — Гарри многозначительно посмотрел на него, показывая взглядом неодобрение, ожидая споров, однако Луи лишь кивнул, не выпуская руки мальчика.
— Только овощи, — попросил Луи служанку. — А Вы, милый, что хотите? — обратился он к ребенку, с которого теперь не сводила глаз бабушка.
— Как Вы, — Андре хмурился, буравя взглядом еще пустую тарелку, однако свое тревожное настроение старался не показывать.
Омега был аккуратен в движениях, почти не шевелился и не использовал соус, пил много горячего лимонного напитка, который успокаивал тошноту, и не обращал внимания на разговоры на непонятном ему английском, не желая попасть в ситуации как много лет назад. Теперь он был самодостаточен, легко отключался от происходящего, уходил в свои мысли и периодически обращался к Андре, находя его в том же состоянии. Луи опомнился только тогда, когда все посмотрели на него после повисшего в воздухе вопросе, заданным Эдвардом, и грубым “Луи”, вот только речь его Омега не понимал, отчего растерянно посмотрел на Гарри.
— Что… простите, — он поджал губы.
— Отец спрашивает, где ваши родители, — мужчина отпил вина.
— О, — Луи сглотнул вдруг образовавшийся ком в горле и скользнул взглядом по покрасневшим щекам Шарлотты, он не знал, что ответить, вернее предполагал сказать то же, что и всегда, как от рук беспощадной войны, забравшей всех врачей на фронт, погибла мать, и как отец, не выдержав горя потери, наложил на себя руки. Вот только во рту его пересохло, язык будто прирос к небу, пальцы же сильнее сжали салфетку с неизменной монограммой — вид потерянной, неожиданно смешавшейся Лотти воссоздал картинки прошлого.
— Джоанна погибла, — взял слово Гарри, положив свою широкую ладонь на трясущиеся руки Луи, — а Трой, — он сказал это имя с особой сталью в голосе, что не укрылось от Омеги, который думал, что мужчина не в курсе подробностей их семейной “идиллии”, — не смог покинуть Испанию. Но, отец, если Вам хочется, мы могли бы посетить эту жаркую страну с прекрасной архитектурой, стоит только сесть на поезд и провести в нем сутки.