Но Луи был слеп, слеп намеренно! Ему хотелось, хотелось носить в себе такого чудаковатого, многими (включая самого Омегу) непонятого Лиама!
— Мон шер, — начинает Джонатан, обращаясь к Луи, но сразу же получает веером по предплечью.
— Сколько раз я говорил вам, не обращаться ко мне так? Я не ваш, ясно? — Омега недобро сверкает глазками, и, кажется, от одного его взгляда вагон может взорваться, получив искру.
— Простите, — тупит взгляд Альфа и неловко откашливается, на что Луи только ухмыляется, совершенно не понимая, откуда берутся такие мямли.
— Да говорите уже, — снисходит парень, изящно ведя кистью руки, на запястье которой блестит подаренный отцом на днях браслет с драгоценными камнями, призывая собеседника к продолжению.
— В-вы… вы сядете рядом со мной во время барбекью? — нерешительно говорит мужчина, поддерживая свой статус размазни.
— Барбекю, а не барбекью, — цокает Луи. — Я не могу дать вам ответ сейчас, ведь мы еще не добрались до места. А вдруг я умру по дороге, или начнется война, или, всего хуже, мое выходное платье порвется? — притворно смеется Омега, вскидывая подбородок.
— Но…
— Никаких но! Спросите у меня еще раз позже. И принесите мне воды, иначе я действительно не доживу до обеда.
Отец, привыкший к манере общения Луи, только тихонько посмеивался над всевозможными уловками и капризами юного Омеги, который мог окрутить вокруг своего тонкого, миниатюрного, наипрелестнейшего пальчика кого угодно. Иногда выходило даже так, что многие мужчины приезжали к ним погостить из других стран, узнав об утонченности столь редкого экземпляра, который сочетал в себе грациозность, благородство и остроту языка. Луи с четырнадцати лет был завален подарками от всевозможных ухажеров разных слоев и конфессий. Избалованный донельзя он фыркал и воротил нос, отказывая превосходнейшим Альфам страны в предложении руки и сердца, отправлял их повторять этикет, намекая на то, что они не имеют права спрашивать его о таких вещах, пока отец отлучился за сигарами. Разумеется, не это руководило Омегой, когда он направо и налево разбрасывался лучшими вариантами своего будущего.
Лиам.
Вот кто овладел сознанием Луи. Любовь, пустившая корни глубоко в сердце еще в далекие одиннадцать лет, только становилась сильнее с каждым днем. И сейчас, когда поезд уже остановился в Довиле, она казалась еще ближе, еще реальнее. И ничто не могло помешать твердому намерению Омеги связать свою жизнь с самым благородным из Альф.
========== Глава 2. ==========
Мне кажется, нам было бы с тобой
Так нежно, так остро, так нестерпимо.
Не оттого ль в строптивости тупой,
Не откликаясь, ты проходишь мимо?
София Парнок
Особняк, утопающий в разнообразных деревьях и кустарниках позднего цветения, встретил их приветливыми улыбками слуг, которые были оставлены здесь для поддержания порядка. Дом постройки еще тех времен, когда сам Мансар метался от барокко к классицизму, передавался из поколения в поколение, сейчас же выглядел словно яркое пятно среди сдержанных в своем стиле соседних сооружений, выделяясь витиеватыми изгибами барельефных скульптур, выгнутым фасадом нижнего этажа, над которым красовался балкон с прекрасными кованными железными балясинами сложной формы и широкой наружной лестницей темного цвета, сделанной из вулканического камня, плавно переходящего в стены, инкрустированные цветным мрамором. Воспитываясь в подобной помпезности, Луи приобрел для себя определенные стереотипы в поведении и характере, что временами злило окружающих его Омег.
Луи с нетерпением взбежал наверх в свою комнату, что мог позволить себе только в момент отсутствия посторонних глаз, и если бы его кто-то видел, то непременно удивился резкой смене поведения всегда грациозного и по-королевски надменного Омеги.
Уединение перед выходом в свет всегда помогало ему сосредоточиться на главных задачах, одной из которых было непременно увидеть Лиама, а там уж и до замужества недалеко.
♡ ♡ ♡
Юноше пришлось спуститься вниз раньше, чем он планировал, так как крики двух несносных мальчишек, которым не было еще и восемнадцати и которые были похожи друг на друга, как отражение Луи — на самого Луи, разозлили всегда донельзя спокойного отца большого семейства.
— Что вы здесь устроили? — цокает парень, приближаясь к близнецам, развалившимся на плетеных лежаках, вытянув скрещенные в лодыжках, длинные, в сапогах до колен, мускулистые ноги первоклассных наездников, одних из лучших в Довиле. Они громко смеялись и болтали, пока не услышали тонкий, но от этого не менее твердый голос долгожданного Омеги.
— Луи’! — одновременно воскликнули они, вскочив с затененного виноградными побегами местечка, и подбежали к показавшемуся на самом верху лестницы парню. Они подали руки с двух сторон, принимая хрупкие ладошки и помогая спуститься вниз, не переставая при этом говорить.
— Луи’, мы заждались вас! Вы не поверите, нас исключили из университета! — Найл поддержал Джеймса заливистым смехом, при этом дергая Омегу за пальчики. — Вы бы видели раздувшееся лицо ректора, когда наши старшие братья по своей воле решили уйти с нами.
— О, да! Это было то еще зрелище! — хохотали близнецы, усаживая Луи на кушетку.
— И что же, вам совсем не жаль Грега? Он ведь хотел стать юристом, — он раскрыл веер и стал обмахиваться. Несмотря на осеннюю прохладу, что приятным ветерком обдувала миниатюрное тело, воздуха Омеге не хватало, и дело все в слишком сильно затянутом корсете, что так выгодно подчеркивал изгибы талии и открывал вид на ключицы, ни в коем случае не больше положенного. Юбки, словно каскад водопада, волнами спадали на стройные ножки, оголяя щиколотки и ступни, что покоились в гармонично сочетавшихся с цветом платья светло-голубых без каблука сафьяновых туфельках. Идеальная осанка, сдержанные жесты кистей рук, скромное платье, маленькая, аккуратная шляпка, что прикрывала еще немного влажные волосы, создавали мнимое ощущение безгрешности и полнейшей чистоты помыслов. Но стоило только сверкнуть взгляду, полному неукротимой страсти к жизни и беспокойного огня, как любой собеседник, будь то взрослый Альфа или простушка Омега, впадал в полнейший ступор, не понимая, чего же ждать от вмиг меняющейся натуры своенравного Луи. Манеры, что привило воспитание во французском пансионате для молодых Омег, и строгие наставления матери сделали из парня превосходно подкованным в этикете и светской беседе. Однако игривый взгляд выдавал его с потрохами.
И на все это великолепие устремили свои восхищенные взгляды близнецы Хораны. Взгляды, стоит сказать, весьма пустые, как это часто случается у провинциальных повес, которыми они, несмотря на то, что родились и все время, за исключением нескольких теплых месяцев по весне, летом и осенью разъезжали по Франции, где у их отца было огромное множество поместий, несомненно были. Этим двум красавцам (а Хораны были на самом деле красивы, той особой, мужественной красотой, которая сочетает в себе бесстрашные — нередко упертые, как и их обладатели, — глаза, мощную фигуру с сильными плечами, широкой грудью и ногами, на которых марафоны бегать — не меньше) жизнь представлялась неким подобием скачек на лошадях, кои они безмерно обожали. Их обветренные, красные лица всегда с упоением и детским восторгом дышали встречным, быстрым ветром.
В головах у Альф гулял ветер. Но скорее тот приятный легкий бриз, который поначалу производит приятное — даже на людей немало образованных — впечатление, воспринимаясь скорее как новизна взглядов и суждений, а не отсутствие таковых вообще. Несмотря на то, что люди внешне одинаковые зачастую безумно не похожи внутренне, Джеймс и Найл были подобны: и своим ужасно быстрым говором, который часто раздражал Луи из-за его невнятности и полнейшей абстрактности, и умственными способностями, и даже симпатиями и антипатиями, которые они питали к людям. И сейчас жертвой их юных вздохов стал Луи — точнее, они стали жертвами его изящных чар.
— Луи’, о чем ты говоришь?! Если начнется война, а отец говорит, что она уже зреет в воздухе, там что-то с Испанией связано — я не особо слушал… — в глазах Омеги начала закипать злость! Опять война, опять эти несносные разговоры, бушевало его молодое сердце. В глазах недобрым огоньком засияла злость. — Так вот, в таком случае — ему будет все равно не до учебы.