Все время, что Луи Томлинсон проводил наедине с собой, он выглядел довольно прозаично. В нем не было ничего особенного, кроме прозрачности глаз, цвета больше похожего на озеро, затерявшееся где-то в густом лесу, окруженным рвом, как оправа густых ресниц немного темнее карамельного цвета волос. Все остальное в нем больше походило на типичное смешение французских и ирландских кровей двух родителей.
Ловя свое отражение в зеркале, Луи каждый раз расправлял плечи еще больше, чем это было возможно, и втягивал животик, что никак не хотел скрываться, благо корсеты еще не до конца вышли из моды, и он мог позволить себе носить их.
Сейчас же, находясь в уборной с одной из глупых дочерей друга его отца, Омега не мог позволить себе ни единой оплошности и хоть чуточку уступить место первого красавца, хоть даже и этой напыщенной и разукрашенной с головы до ног Сьюзан.
Отражение, что он видел перед собой, вдохновляло его. Прекрасные скулы и изящные черты лица, что достались от благородной матери, всегда приводили его ухажеров в восторг, которые так и норовили прикоснуться к румяным щечкам, тут же получая веером по огрубевшей коже рук. Еще одной любимой частью неискушенного взгляда местных мужчин был миниатюрный, немного вздернутый носик и тонкие, окраски ранних весенних цветков тюльпана губы.
— Луи’, что за ужас, посмотри! — девушка отвлекает Омегу от созерцания себя, протягивая ему свою руку, где на ладонях появились трещины. — Это все местный климат, как тебе удается сохранить нежность кожи? — она резко берет кисть парня и проводит по ней подушечками пальцев.
— Никак, — Луи, притворно улыбаясь, вытаскивает руку из цепкой хватки, казалось бы, хрупкой Сьюзан. — Она сама по себе такая, — продолжает он, споласкивая ладони в емкости с розовой водой, думая про себя, что не намерен делиться тайной бархатистости своей кожи, которой уделяет внимания больше, чем игре на фортепьяно.
И все-таки Омега поправляет чулки, наплевав на количество застывших глаз, что смотрят на него, изящно опершись ножкой на софу, и да, софа в уборной. Тонкие пальчики умело скользят по тонкому шелку, подтягивая его вверх, атласные ленточки затягиваются туже и формируются в бантики. За процессом неотрывно следит Сьюзан, она нервно кусает губы, которые было бы неплохо смазать маслом миндаля, дабы привести их в надлежащий, хотя бы сносный вид. Девушка передергивает оголенными плечами – совершенно не кстати, так как ее платье сползает, видимо, из-за плохо затянутого корсета – прежде чем снова задать вопрос.
— Твоя мама позволяет тебе носить подобное? — она указывает на ноги парня, с завистью разглядывая их форму.
— Да, — беззастенчиво врет Луи.
— М-м-м, а почему… почему у тебя нет волос? — Сьюзан хмурится, когда не замечает под прозрачной тканью волосиков, хотя и на предплечьях парня они также отсутствуют.
— Они не растут, — фыркает Омега так, словно отмахивается от в конец доставшей мухи.
— Как так?
— Вот так, — он заканчивает с чулками и аккуратно возвращает юбку на место, разглаживая каждую складку.
— Нигде? — не перестает удивляться девушка, теперь проводя своей сухой ладошкой по оголенному запястью Луи.
— Нигде, — он вскидывает подбородок, давая понять, что разговор окончен, и покидает стены, увешанные нелепыми картинами, являя себя свету в виде Альф, что уже заскучали и столпились группками с бокалами спиртного в одной руке и сигарой в другой, забыв про Омег, которые пытались привлечь внимание громким смехом, неумелыми стреляниями сильно подведенными глазками и с каждой минутой все больше оголенными плечами.
Луи входит в залу, гордо держа голову, со слишком прямой осанкой, он двигается медленно, словно лебедь рассекает воду, посылая вибрации в виде шепота по оставленным после себя замершим гостям. Он чувствует себя разбито, но никто не должен знать этого, людям достаточно пустить пыль в глаза, чтобы отвлечь внимание от твоего настоящего состояния, тайна о котором принадлежит тебе и только, парень уверен, что будь у него любовник, как у всех замужних Омег, он ни в коем случае не стал делиться даже с ним своими переживаниями, и Луи с этим прекрасно справляется. Величие окутывает его фигуру, королевская вышколенность нескольких лет учебы при дворе овладевает пространством, заполняя каждый угол своей энергией, от парня исходит поистине мощная волна притяжения, что завлекает каждого в этом огромном помещении, полном гостей со всей Франции. Множество поклонников, что уже пытались завладеть “рукой и сердцем” молодого Омежки с помощью драгоценностей и красивых слов, не меньше тех, кто видел парня, о котором передавались слухи из салона в салон, впервые, отцы приятельниц Луи, что еле волочили свое существование – взгляд каждого Альфы был устремлен на вошедшего, вплывшего во вмиг ставший густой, словно нуга, воздух.
Лиам, что ютился в компании своей невесты, выглядел так, словно уменьшился на глазах в разы, встав за спину Авелин, только что под юбку не залез. Его зрачки были расширены и бегали от одного похотливого лица к другому, и уже идея пригласить всех этих людей не казалась такой привлекательной, только масштабность завораживала, но она должна была принадлежать помолвке, а не Луи, который забрал все внимание на себя. Альфа ненавидел мужчин, которые сейчас пускают слюни, чуть ли не захлебываясь вульгарностью своих мыслей, при всем при том, что парень одет скромнее всех вместе взятых Омег в этом зале, Лиам совершенно не хотел знать, что было бы, появись Луи в более откровенном наряде… или без… И имеет ли он права так думать о других, когда лицо самого горит ярким румянцем, а взгляд ярче, чем у пса, увидевшего зайца после месячной голодовки.
Луи не смотрит ни на кого, обращая взгляд каждого на себя, он растворяется в пространстве, становясь его центром так, как Светило притягивает планеты, не позволяя им беспорядочно летать в безграничном Космосе, не подпуская ближе, чем дозволено, но каждый может попытаться, если не боится быть сожженным заживо.
Единственный, кого веселит сложившаяся картина, что длится не больше тридцати секунд, Гарри Стайлс. Он стоит, небрежно опершись о колонну, играясь с сигарой длинными пальцами, и ухмыляется глупости и тривиальности Альф, которые видят в пареньке лишь возможность хорошенько потрахаться и завладеть его невинностью, показав всем, что именно ему принадлежит лучшее из созданий Творца, который вложил в Омегу слишком много особенностей, выделив его среди других.
Мужчина с весельем наблюдает, как несколько музыкантов сбиваются, портя гармонию льющихся из инструментов звуков, как официант чуть не роняет поднос с бокалами шампанского, как абсолютно все Альфы кидаются к Луи с просьбой о первом танце, подходя на слишком близкое расстояние, как Омеги фыркают и дуются, делая вид, что происходящее совершенно не задевает их самолюбие и мнимую неповторимость.
— Луи’, Вы обещали мне…
— Нет, я должен танцевать первым…
— Постойте, еще вчера на барбекю Луи’ говорил, что я буду первым…
— Да нет же, я…
Луи спокойно оглядывает каждого претендента, выбирая лучшего, разумеется, чтобы вызвать в Лиаме, теперешнем женихе Авелин, ревность. Но все не то, он видит одно лишь желание выставить себя королем сегодняшнего вечера в глазах этих неинтересных, скучных, которые и говорят только что о войне, Альф, даже язык не поворачивается их так назвать. А запах то настолько слабый, совсем не вызывает уважения или влечения, банальность, одинаковость во всем: прически, одежда, часы, взгляд, отсутствие интеллекта и жажды к знаниям – только пошлость и вожделение. Они порождают в Луи сплошное разочарование из-за своей дурности и недалекости. Ни один не вызовет в Лиаме нужных чувств, ни один не станет тем, кто заставит ревновать к себе. Слишком пустые и примитивные.