Он мечется, не внешне, но внутренне. Его маленькое сердечко быстро бьется, понимая, что нельзя тянуть больше, к тому же кислорода уже совсем не хватает из-за столпившихся вокруг мужчин.
Вдруг из-за небольшой потасовки образовывается просвет, и Луи ненароком встречается взглядом с ним, с тем, кто подслушал его тайну, кто нарушил личность момента. Темные зеленые глаза горят уверенностью и интересом, они полны решимости и веры в то, что произойдет через несколько секунд.
Омега стоит у самого края пропасти, когда пытается разглядеть все те же недалекость и похоть, но не находит. Власть, что исходит от фигуры, облаченный в баснословной стоимости костюм глубокого синего цвета, овладевает Луи, заставляя Альф расступиться, создавая живой коридор.
Безукоризненность в каждом движении, будь то небрежно затушенная сигара или легкий взмах руки в сторону оркестра, который плавно входит в “Венский вальс”, не может быть исполнена никем другим так же совершенно, остальные лишь жалкая попытка быть хотя бы похожими на обладателя жесткого и всеподчиняющего взгляда.
Луи безнадежно падает, не имея права на спасение, но, может, это оно и есть, когда делает первый шаг навстречу, отдаваясь в сильные руки, что ни на секунду не дают опомниться, прижав к себе слишком близко, закружив в танце, почти не позволяя касаться мрамора, заставляя порхать, чиркая носочками туфелек, и если бы кто-то увидел искры, он бы не ошибся.
Луи маленькая мышка в когтистых лапах орла, что захватил добычу, отдавшуюся добровольно, позволяя делать с собой все, что вздумается, не отводя завороженных глаз от безумного взгляда собственника с расширенными до предела зрачками. Сила, с которой мужчина сдавливает тонкую талию, настолько велика, что Омега и не дышит вовсе, потерявшись в калейдоскопе чувств и эмоций.
Они танцевали, кружились и утопали друг в друге: ладонь к ладони, сильная рука, которая, кажется, может защитить от всего мира, на тонкой талии — и мир вокруг размывается, пропадает, танцуя в ритме вальса.
И невольно возникает вопрос «Как Гарри научился настолько хорошо танцевать?» В его прошлом не один подводный камень, целый барьерный риф. Альфа почти ни на секунду не отпускает Луи, который не особо и хочет свободы. Все за пределами их танца было зло и враждебно, там ему вновь нужно будет чувствовать на себе похотливые взгляды, там снова появится Лиам, а пока рядом большой, как грозовая туча, и сильный, как тихоокеанский ураган, Гарри — ничего, кроме них, не существует.
Практически все следующие танцы они «провели» вместе. Кроме нескольких, на которых этикет Луи просыпался под злостным взглядом матери, в чьих глазах читалось: «Четвертую и раскидаю по всей Франции». Это при ее-то сдержанности и спокойствии. Луи прекрасно понимал, что, так или иначе, ему сегодня влетит, а если мама еще и чулки увидит… тогда его голову точно найдет в поле какой-нибудь фермер.
— Вы должны пообещать мне завтрашнюю прогулку, прелесть, — утверждал Гарри, когда во втором часу ночи все начали расходиться, а родители буквально тащили Луи домой, уставшие и вымотанные чрезмерным весельем и общением.
— Я Вам не прелесть! — глаза Луи зло сверкнули, а на языке уже скопилась очередная порция желчи. — Но пообещать могу, если только Вы обещаете в ответ не приставать и оградить меня от этих распутников!
— О чем речь, прелесть? С удовольствием стану Вашим рыцарем.
— Только на завтра, — ударив Гарри по крепкой груди веером – совсем-совсем не подумав об ощущении его кожи под подушечками пальцев – и лукаво улыбнувшись, сказал Луи.
— Это решим по обстоятельствам. Но бегите же, а то Ваши родители мысленно нас закопали и поставили крест каменный.
— И запомните! — сказал Луи игриво и грозно. — Я Вам не прелесть.
— Вам часом корсет не жмет? Хм, видимо, не достаточно поступает свежего воздуха к мозгу.
— Почему это?! — воскликнул Луи, мысленно перебирая в голове все, что сказал в поисках какой-то глупости.
— Потому что Ваша мама и так зла, а Вы к тому же беззастенчиво со мной флиртуете.
— Луи! — послышалось неподалеку. Голос был строгий и безапелляционный, как скрежет гильотины. — Здравствуйте, мсье Стайлс, — натянув на лицо светскую улыбку, сказала женщина, беря Луи под руку и сильно сжимая, чтоб показать свое недовольство. — А мы как раз собирались уходить.
Луи напоследок очаровательно улыбается, чуть повернув голову в бок, оставляя после себя шлейф чрезвычайно привлекательного Омежьего аромата и тяжелых французских духов, что совсем не подходили его живой натуре.
♡ ♡ ♡
Ночью ему не спалось. Фантомы рук Гарри еще сжимали хрупкую талию, и от этого все тело покрывалось легкими капельками пота. И это было ужасно! Бедному мальчику казалось, что такое поведение, что этот жар на его чреслах — не что иное как измена Лиаму. Но как же эта ночная мука была трепетна, как же сладко было это наваждение, полное неги и желания. И он сотни раз понял ту несчастную женщину, что погубила из-за Гарри свою репутацию и жизнь (что в парижском высшем обществе синонимы).
Еще и мама по дороге домой отругала, сказав, что он нарушил все возможные правила этикета (словно Луи и сам этого не знал!), что Гарри не тот человек, с которым стоит общаться «порядочному Омеге», и что к ней весь вечер подходили кавалеры, желавшие потанцевать с ним. «Сосунки, — злобно подумал Луи. — Если хотели — нужно было самим подойти и взять, как Гарри…». После этого последовал меланхоличный, мечтательный и мучительный вздох, который мать восприняла, как чувство вины, что с запозданием упало на голову ее сына, и удовлетворенная отстала.
Спасительный сон скопился свинцовой тяжестью на длинных ресницах только под утро и даровал уставшему Луи долгожданное короткое забытье, прерванное утренней суетой — все собирались на продолжение банкета.
И Луи тоже хотел попасть на небольшое торжество со столами полными пирожных, которые он ел если только глазами, но в то же время ему была так мила теплая мягкая постель и нежный сон. Он было хотел сказать, что нездоровится, но вспомнил о Гарри, которому пообещал прогулку, и, попросив у служанки принести чашку крепкого кофе, уверенно встал и направился в ванную, чтобы должным образом привести себя в порядок.
Сегодня они однозначно должны поговорить. Ибо это было бы воистину вопиющее безвкусие не узнать человека, с которым танцевал весь вечер. Тем более такого загадочного и интересного, о котором слухов больше, чем о той же войне, Омеги краснеют, произнося его имя, а Альфы с гордостью говорят о знакомстве с ним.
Луи долго думает, что надеть, и когда уже совсем отчаивается, понимая, что большинство его нарядов больше подходят для бала, чем для завтрака на следующий день, то взгляд его падает на легкое свободное платье, которое скорее всего понравится Гарри. Именно этим он руководствуется, когда надевает его. Хотя сам себе бы не признался ни за что!
Даже не нужно звать служанку, чтоб затянула корсет. Как это удобно! Почему он раньше не замечал? Ах, да, ведь Луи без корсета даже ночную рубашку не надевает.
Чашка кофе немного разбудила в нем жизнь, потому, когда Луи спустился к своим (к слову, давно ожидавшим его), чтоб ехать на «продолжение банкета», то бурная энергия уже кипела в его жилах. Прогулка в экипаже с обзором на живописные нормандские ландшафты еще больше взбодрила Омегу, и, прибыв в особняк Пейнов, Луи дышал своей привычной радостной суетливостью.
Пройдя в сад, он во все глаза искал “рыцаря”, который не заставил себя долго ждать, подойдя сзади и легко ущипнув Луи в районе талии, чем вызвал негромкий вскрик.
— Без корсета Вам гораздо лучше, — сказал Гарри. — Мне даже показалось, что я видел этот очаровательный животик, который Вы сейчас до посинения втягиваете. Он Вам очень к лицу, прелесть…