— Я не давил, сказал, что ей нужно разобраться с контингентом, желаниями и требованиями, — Гарри захотелось обнять Омегу, который на глазах становился меньше, однако установившиеся в начале встречи отношения между ними не позволяли сделать ему этого. — Разумеется, Омега, который живет под крылом своего успешного мужа и занимается любимым делом, имея в доступе библиотеку, возможность путешествовать, некую свободу от детей, которыми занимаются учителя и няньки, не захочет вступать в ряды работниц, решивших встать вровень с Альфами. Шарлотта не видит границ, свобода в выборе профессии и оплата за нее вытекает за рамки — это может привести к тому, что зарабатывание средств для Омег станет обязательным, ведь это и есть основная функция Альфы, который содержит свою семью. А именно об этом идет речь. Я всеми руками за то, чтобы труд Омег ценили, но эту просьбу нужно формулировать верно, без негатива и давления, будто во всем виноваты бессердечные Альфы, которые испокон веков только и делали, что добывали пропитание для семей.
— Гарри, — Луи остановил его, обхватив запястье тонкими пальчиками, — спасибо.
Он кивнул в ответ, замерев в удивлении и приятном ощущении кожи Омеги, который скоро убрал руку, покраснев больше прежнего.
— Здесь душно, — Луи отвернулся и начал махать кистью, скрывая этим свое смущение.
— Луи’, — Гарри больше не мог выдерживать этого напряжения, воспринимая его как игру, как что-то совершенно не уместное для них, после всего, что было, что еще может быть. Он аккуратно повернул лицо Омеги к себе за подбородок, указательным пальцем очерчивая линию челюсти, не в силах отвести взгляда от дрожащих, розовых губ. Рука сама скользила по бархатистой коже, едва тронутой загаром, туда, где кружево снова оголило плечико, к ключицам и косточке, которую хотелось поцеловать, после зарыться носом в волосы и вдыхать-вдыхать, пока прекрасный аромат не заполнит каждую клеточку. — Зачем все это? Мы…
— Папа! — в беседку ворвался запыхавшийся Андре, полы его рубашки выбились из шортиков, а на коленях красовались новые раны, спрятанные за травой, прилипшей к крови. — Папа?
Луи прикрыл глаза и остался в том же положении, разбитый, будто отданный на растерзание, будто уже растерзанный. Гарри же спокойно повернулся к сыну и улыбнулся ему уголками губ, протягивая вперед руки.
— Наигрался?
— Захотелось кушать, — пробурчал мальчик, поглядывая на то, как его папа судорожно поправляет платье и прижимает книгу к груди, однако к отцу подошел.
— Дома… кхм, — голос Луи сорвался, словно он не говорил долгое время. — Покушаешь дома. Солнце скоро сядет, милый, — он встал и протянул руку ребенку, застыв в ожидании.
— Отец поедет с нами?
Ответа Луи ждали оба, Андре с огромным желанием обрести двух родителей, как было у всех его друзей, Гарри получить желаемое: семью.
— Приходите завтра к нам на ужин, утром у Андре занятия, после дневного сна мы рисуем… — Омега смотрел на спелую сливу, боясь отвести от нее взгляд и наткнуться на изучающий, тот, что светился ярче зелени Венецианских садов.
— Но… — хотел было возразить мальчик, но был прерван отцом.
— Да, хорошо, — Альфа поджал губы и кивнул. — До завтра, Эндрю, — он протянул ладонь для пожатия, отчего ребенок, почувствовав себя совсем взрослым, просиял. — Луи’, — Гарри чуть поклонился, заведя руки за спину, и отошел, освобождая путь к каналу, где гондольеры ожидали нагулявшихся господ.
***
Напряжение не отпускало Гарри с самого вечера. Он пытался заниматься различными делами, которые запланировал на время увольнения от службы при правительстве: разбором писем, подсчетом доходов и расходов, порядком в своих имениях, что на расстоянии было сделать довольно-таки трудно, чтением книг, которые пылились в ожидании слишком долго — он не мог погрузиться с головой ни в одно из этих дел, перед глазами его появлялся то сын, восторженно рассказывавший о своих достижениях, то Луи в сменяющих друг друга образах: невинном и страстном.
Гарри был счастлив, что Андре не побоялся к нему подойти, таким образом повернув не только свою судьбу, но и судьбу своих родителей в совершенно другую сторону, где они могут быть вместе. В этом Альфа не сомневался. Он чувствовал, что Луи откроется ему, это подтверждало и его теперешнее поведение, в котором он показывал себя со слабой стороны, чего раньше не допускал, оставаясь закрытым даже в самых тяжелых жизненных ситуациях. А приглашение на ужин, прозвучавшее тонким голоском, в котором проскальзывали нотки неуверенности и страха, заставило Гарри вдохнуть полной грудью, чего он не делал очень давно, пожалуй, с тех самых пор, когда узнал о ребенке.
В его теперешней жизни, развернувшейся в Италии, вдруг образовался секрет, который никогда не был таковым, являясь обыденным откровением для каждого представителя богемного общества Франции. Дело было в том, что в Провансе, в огромном поместье, затерявшемся среди цветов и зелени, жила девушка, до недавних пор считающаяся исхудалой девчонкой. Однако стоило ей в свои шестнадцать лет выйти в свет, появиться на балу, что принимал Гарри, от гадкого утенка Адель де ля Фер не осталось и следа. Точеная фигура, пустота во взгляде, отстраненность и будто нежелание быть привлеченной к земному покорили Альфу. Он не стал тянуть и уже как полгода посещал дом Месье де ля Фер в качестве потенциального жениха, узнавая свою будущую невесту, жену, мать детей со всех сторон, каждая из которых ему казалась уникальной, что поддерживалось декоративным фоном в виде невзрачных сестер и нянек.
В Италию Гарри прибыл не только поправить дела и отдохнуть от службы, но и разобраться в своих чувствах, мыслях, которые твердили ему о скорой старости и отсутствии семьи. Тут мужчина решил с особой точностью рассмотреть все выгоды и недостатки будущего положения, кем он представляет себя через десять лет, видит ли подле молодую Мадам, беременную третьим ребенком, поплывшую в фигуре, потерявшую былой блеск. Он должен был размышлять именно об этом, но в первый же день повстречал сына и Луи, которые вытесняли Францию и все, что произошло в этой легкой, порочной стране, из его вспухшей от мыслей головы.
Он сознательно останавливал себя от желания принарядиться, чтобы произвести впечатление, и злой сам на себя надел первую попавшуюся светлую рубашку и бежевые брюки, наплевав на галстук и пиджак, одновременно задыхаясь от жара улиц и распирающего грудь желания поскорее оказаться в другой части города, где частные постройки сменяли дома с несколькими квартирами в каждом, что нынче пользовались огромной популярностью среди иностранных граждан.
Первый шаг за порог был уже сделан, когда мужчина понял, что руки его неприятно пусты. Одного беглого взгляда на садовые цветы оказалось достаточно — он не готов в качестве подарка вручать Луи букет, это казалось в данной ситуации чем-то пошлым и попахивающим подхалимством, однако воспоминания о прекрасном бельгийском шоколаде, при правильной растопке которого получался восхитительный напиток, заставили его улыбнуться. Гарри попросил упаковать ему с собой столько, чтобы хватило для десерта на три персоны, предположив, что гостей больше не будет. Приходить “со своим” до сих пор считалось дурным тоном, дабы не намекнуть на отсутствие благополучия хозяев, в отличие от традиций восточных стран, где с пустыми руками в чужой дом входить не смели. Однако сегодня ему хотелось сделать приятное и сыну, и Луи, помня любовь второго к этому десерту.
Гарри ждал в гостиной, выкуривая вторую сигарету, ощущая нервозность, с периодичностью в тридцать секунд посматривая на часы. Он нервно оглядывал еще чужие стены нового владения, в котором из его были только некоторые картины и книги, остальное же сохранилось еще от прошлых хозяев, включая мебель и портьеры на окнах, им же все досталось от еще более ранних собственников — мужчина ухмыльнулся, прикинув возраст дивана, на котором сидел, безбожно скребя короткими ногтями по обивке.
В свои тридцать шесть он ярко чувствовал пустоту внутри, которая неожиданным образом оказалась заполнена в момент взгляда серьезных детских глаз, идентичных его, которые неосознанно тянулись к корням, еще не зная о кровной связи родителя и ребенка. Гарри ожил, хотя до этого искренне верил в свое всецелое проникновение жизнью. Частые разъезды по Европе с заданиями от президента приводили к приятной усталости, сытости людьми и эмоциями, искусством различных городов, столиц, красотой Омег и вниманием. И только сейчас, глядя на стол, где была небрежно брошена перечитанная вдоль и поперек книга, он понял, что ничего ему не приносило столько удовольствия, как ожидание встречи с сыном и Луи.