— О чем Вы говорите? — сказал Луи с непонимающим и гордым видом, взяв Гарри под руку и направившись на прогулку по прекрасному саду с берсо, окутанному виноградными побегами, которые сегодня почему-то еще больше радовали Омегу. — Мы с Вами похожи на милую парочку.
— Омеги не отстают, пуская свои “пращи и стрелы” в нашу сторону, — они оба негромко засмеялись, и Луи буквально влюбился в сильный и открытый (так смеяться может только человек, которому нечего бояться) смех Гарри. — Думаю, мы эпатируем публику, не так ли?
— По-моему, Вы выставляете себя в невыгодном свете, идя со мной рядом. Не говоря уже о том, как доверительно мы щебечем и держим друг друга под руку, — сказал Гарри не столько взволнованный за репутацию Омеги, сколько думающий о том, как это все-таки приятно, пообщаться с человеком понимающим.
— Ах, оставьте, после наших вчерашних танцев обо мне и так уже ходит недобрая слава.
Они снова засмеялись, им было легко и хорошо вместе: Луи чувствовал защиту, исходящую от этого высокого и уверенного Альфы, а Гарри попросту наслаждался обществом настолько непредвзятого и в то же время невинного Омеги.
— Чувствую себя мадемуазель де ла Моль, — сказал Луи.
— А я тем, кто нашел дивную страну Эльдорадо. Редко встретишь юного Омегу, который бы читал Стендаля. Но ведь эта книга запрещена. Неужели Ваша матушка не против, чтоб Вы читали подобного рода литературу? — спросил Гарри, удивленный тем, что Луи еще и не побоялся признаться в том, что читает “негодную для неокрепших душ”, как говорила мама Гарри, книгу.
— Ах, я же ей не показывал. При ней я читаю только “подобающие” книги, — ответил Луи, польщенный таким комплиментом.
— Да ведь они скучны!
— Ну не скажите. Вы Библию читали? Там больше пикантного, чем у Дюмы-сына.
— Я думал, эту книгу никто не читает внимательно. Не говоря уже о том, что я думал, ее никто не читает, — Гарри все больше убеждался в том, что Луи не просто избалованное дитя (хотя и это тоже) богатых родителей.
— Поверьте, от скуки и не на такое пойдешь, — меланхолично сказал Луи, сильнее прижимаясь к Гарри, так как разговор на “запретные темы” заставлял его чувствовать себя неудобно. — Вот Вам хорошо! Вы, должно быть, никогда не скучаете.
— Знаете, прелесть, я много путешествую, много общаюсь с интересными людьми, много чего вижу, но для скуки, по-моему, это не преграда. Иногда такая тоска берет, что понимаешь волков, которые воют на луну.
Луи вздохнул. Ему представился Гарри в разных городах, с разными интересными людьми, среди которых несомненно много художников и поэтов, певцов и актеров, танцовщиц и просто прекрасных Омег. У него, наверное, есть все, что он пожелает. Отчего же и на таких людей охотится скука и тоска, если они могут попросту убежать от нее? Именно так и звучал его вопрос, обращенный скорее в благоухающую пионами пустоту, чем к Гарри.
— Потому что от себя не убежишь, — тем не менее послышался ответ.
— Как это страшно! Но я Вам не верю. Вот были бы у меня деньги!…
— О, они у Вас будут. Уверен, Вы удачно выйдете замуж — и вот тогда вспомните мои слова. Где-нибудь в роскошном отеле Венеции Вас охватит такая тоска, что захочется утопиться.
— Не выйду замуж!
— Вас не будут спрашивать, прелесть. Смиритесь, — сказал Гарри с легкой улыбкой человека, который лучше знает. И Луи это понимал, отчего ему вдруг стало досадно. Конечно, не спросят, конечно, никто с ним не посчитается. Да и кто он такой? Просто Омега в мире, где правят деньги и Альфы.
— Ах, Гарри, пообещайте мне, что всегда будете считаться со мной, если мы когда-то еще встретимся! — в каком-то необъяснимом порыве грусти воскликнул Луи.
Гарри переплел их пальцы и, подняв сплетенные руки, поцеловал кисть спутника.
— Обещаю.
Так они и дошли до взморья, держась друг друга слишком близко, непозволительно близко. Луи кусал губы, повернув голову влево, делая вид, что рассматривает пейзаж с летающими у горизонта чайками, стараясь подавить в себе легкое возбуждение, что волнами поднималось от места соприкосновения не хуже тех, что омывали берег, с шумом утопая в песке. Утренний легкий ветерок набирал обороты, давая первые намеки о скорой осени, что делала проживание на побережье невыносимым – холодный туман поутру всегда вводил Луи в уныние. Только сейчас солнце еще грело, а противные крики птиц казались более-менее сносными, приглушаемые громким уютным молчанием Гарри.
Неожиданный порыв шаловливого ветра подхватил легкую юбку платья, переплетаясь с ней в танце, находя ткань с привлекательным названием “Зефир” очень подходящей для своей забавы. Не в меру тонкая, воздушная, годная лишь для уединения с будущим супругом, так как при особом расположении на свету просвечивала силуэт, юбка с детским озорством подлетает вверх, оголяя не только ноги, но и являя попку в кружевных трусиках, неприкрытую панталонами.
— Отвернитесь! — вскрикивает Луи с ужасом на покрасневшем лице, пытаясь побороть только раззадоренный ветер, что и не собирался покидать приятную ткань. — Не смотрите же!
— Я не могу отказать себе в таком удовольствии! — смеется мужчина, делая шаг назад для лучшего обзора. — Какая же Вы прелесть, sweety…
— Прекратите! — он ловил облака платья, останавливая их сумасшедшую игру, — ох.
— О, Вы только посмотрите! Кажется, сюда идут, — Гарри за секунду превращается в серьезного кавалера, обещавшего оградить Омегу от других Альф. Он резким движением притягивает растерянного парня, прижимая его к себе спиной (попой, скорее), и большими ладонями, которые с легкостью могли бы обхватить бедра Луи, что он и делает, успокаивает ткань, впившись в нее пальцами, чувствуя под руками бантики, коими поддерживаются чулки. — Не шевелитесь, дорогой, иначе все увидят ваши пленительные ножки, которыми только и нужно, что танцевать балет да соблазнять Альф.
Луи подчиняется, не потому что ему так сказали, а из-за потрясения от близости мужчины, от силы его запаха, что окутал его, от мурашек по всему телу, то ли от властных прикосновений, то ли от шепота на ухо. Он чуть не откинул голову в бок, желая почувствовать губы на своей шее, но вовремя спохватился, пытаясь отстраниться, но Гарри не позволил, естественно.
— Луи’? — всегда сдержанная Джоанна направляется в сторону “разврата”, где ее сын находится в кричаще-компрометирующем положении. — Что здесь происходит? — ее глаза широко распахнуты, будто она не верит тому, что видит, и пытается разглядеть все в мельчайших подробностях.
Но ее надеждам на галлюцинации не суждено сбыться. Гарри Стайлс, тот самый, который совратил пол Европы Омег и не меньше Альф, который сидел в тюрьме за оскорбление высокопоставленной особы, который занимается незаконными перевозками через границу, сейчас развращает ее маленького, невинного сыночка, дрожащего на ветру и покрытого стыдливым румянцем. И черт бы побрал Джонатана, который решил отыскать Луи именно сейчас.
— Мадам, — слово берет мужчина, оглядывая всех только что пришедших на пляж гостей, по меньшей мере их около семи человек. — Простите за каламбур, но если я отпущу Вашего драгоценного ребенка, все увидят, что творится у него под юбкой, ветер, знаете ли…
— Как Вы посмели?!
— Мама, месье Стайлс правда…
— Замолчи, — сквозь зубы шипит женщина, впиваясь в запястье сына и притягивая его к себе, наплевав на порывы воздуха.
Возле них сию секунду оказывается вездесущий Джонатан, оборачивая вокруг талии Луи свой пиджак, не замечая полного сожаления взгляда Омеги, посланного другому Альфе, которого действительно веселит вся эта ситуация, а в особенности желающий угодить друг Деса Томлинсона.
— Мадам, я еще раз прошу меня извинить, это не более чем случайность, — Гарри учтиво склоняет голову, выражая свое уважение.
— Очень надеюсь, — холодно отвечает Джоанна, уводя сына подальше от “порока”.
Позже, в то же утро, ближе к полудню, когда все гости прощаются и создают суматоху, маленький мальчик лет пяти подбегает к Луи и, оглянувшись по сторонам, передает ему записку, в которой каллиграфическим ровным почерком выведено:
«Желаю продолжить наш разговор, прелесть.
Двери моего дома всегда открыты для Вас.