— Я мог бы почитать Вам, — Альфа подошел к дереву, оставаясь с другой стороны ствола, чуть наклоняясь вперед, едва не касаясь носом плеча Луи, глубоко вдыхая сводящий с ума аромат.
— Да, — будто в мольбе ответил Омега, откидывая голову назад, сдавливая вырвавшийся наружу тихий стон.
Они одновременно опустились на траву, все еще разделенные вишней, что сыпалась от воздействия на нее, превращая происходящее в миф, достойный самих Богов. Гарри стал читать стихи Сафо, медленно, позабыв о книге, оживляя память, не сводя глаз с утонченных кистей, что скользили по бедрам вверх, открывая полы пеньюара, оглаживая кожу, будто дразня, не заходя глубже.
“Твой приезд — мне отрада. К тебе в тоске
Я стремилась. Ты жадное сердце вновь —
Благо, благо тебе! — мне любовью жжешь”, — Альфа задыхался, голос его становился ниже, отчего Луи покрывался мурашками, выгибался навстречу прикосновениям, ощущая, как мало этого было, скуля от жажды большего.
— Я… — Омега не выдержал, обращая затуманенный взгляд к мужчине, облизывая пересохшие губы, вновь прикрывая глаза, заводя дрожащую руку за дерево, хватаясь за запястье Гарри, притягивая его к себе. — Вы чувствуете?
— Разумеется, — Альфа сел за спиной Луи, поворачивая его к себе боком, путаясь пальцами в волосах, расслабляя, давая привыкнуть к себе, останавливая себя от резких движений. — Позволишь? — он вел подушечками вдоль позвоночника, ощущая легкую испарину под шелком, огибая попу, заставляя Омегу дрожать в нетерпении, кивать, приглушенно стонать в ночную рубашку Гарри, кусать широкую грудь, впиваться пальчиками в бицепс. Мужчина приподнял пеньюар, одновременно припадая к шее Луи, продолжая шептать на ухо стихи, неспешно проникая в сочащуюся дырочку двумя пальцами, возбуждаясь от содроганий наслаждения Омеги, от его стонов и движений навстречу, еле сдерживаясь от того, чтобы не овладеть таким открытым сейчас, принадлежащим всегда только ему.
Луи вздрагивал, впиваясь короткими ноготками все сильнее, летя в пропасть, поддавшись искушению, с закрытыми глазами находя губы Альфы, целуя их в блаженстве, запуская пальчики в длинные волосы. Он смотрел затуманенным взглядом, не помня себя, шептал имя мужчины на французском, не забыв добавить “Месье”, будто не сам перекидывал ногу через бедра, заставляя беспорядочными действиями прижимать себя, обнажать вспотевшее тело, сжимать до покраснений на коже.
Гарри дышал быстро, слыша этот аромат шоколада, карамели, сгорая под прикосновениями, от происходящего, что набирало обороты — Омега, хныча от нетерпения, забрался к нему в кальсоны, высвобождая налившийся до предела член, что от скопившегося напряжения приобрел багровый цвет, готовый выплеснуть семенную жидкость от одних только легких касаний подушечек пальцев.
— Прелесть, — Альфа раздвинул половинки попы Луи, останавливая его, удерживая навесу, — ты не должен…
— Молчите, молчите, — он обхватил ладонями лицо Гарри, тяжело дыша ему в губы, оставляя на них короткие поцелуи, двигаясь все ниже, насаживаясь на плоть, всхлипывая от резкой боли, что прошлась вверх по позвоночнику. — Слишком…
Узость внутри Омеги кружила голову, мужчина расконцентрированным сознанием, еле понимая реальность, что-то шептал, нежно оглаживая ягодицы, покусывая ушко и тонкую шею, где вена пульсировала с удвоенной скоростью, будто жаждущая, чтобы ее прокусили. Он входил медленно, осторожно, давая Луи время привыкнуть, чувствуя пульсацию внутри и новый поток смазки, что непременно помогал, однако своим запахом будто проверял, как долго Альфа сможет сдерживать себя.
Луи дрожал, находясь на грани действительности и забытия, прикрыв глаза, он цеплялся за широкую, вспотевшую спину, как за последний шанс удержаться в этом мире, не улететь к небесам. Аромат Альфы, его власть над разумом заставляли забыть о каждом данном себе слове, действовать инстинктами, впиваться в чуть загорелую, солоноватую кожу, слизывать капельки пота, наслаждаться дурманом. Он не смог терпеть больше, резко насаживаясь полностью, замирая в удовольствии с немым криком на губах.
— Прелесть, — голос Гарри стал настолько глубоким и низким, что Омега невольно вздрагивал, слыша его, млел, ластясь, желая отдаться.
***
Яркие лучи полуденного солнца разбудили Луи с пересохшим горлом, на смятых простынях, окутанного ароматом духов, флакончик от которых, брошенный, лежал на полу рядом с любимым кружевным бельем, надеть которое сил не было. Омега нахмурился, ощущая липкость и ломку во всем теле, тяжесть в голове и соленый привкус на кончике языка, не желая просыпаться. Его хватило только на то, чтобы дотянуться до колокольчика, что в падении издал звон, привлекая служанку.
Изящная девушка лет двадцати вбежала в комнату, на ней был элегантный, но, должно быть, слишком жаркий костюм: черное платье, белый передник и чепчик. Луи осмотрел ее с ног до головы и с грустной улыбкой хмыкнул, понимая, что Гарри всегда выбирал красивых служанок. Стройных, милых, но с легким оттенком фатальности. Интересно, что творилось в этом замке, когда гости уходили и двери плотно закрывались? Впрочем, Луи, истощенный и слабый, не хотел себя мучить этими вопросами.
Ему понадобился час, чтобы прийти в себя. Водные процедуры помогли избавиться от стойкого запаха, что совсем не смущал, потому как давно смешался с запахом Гарри, еще тогда, когда Омега вынашивал Андре, становясь незаменимой составляющей его родного аромата. Крепкий кофе помог ненужным мыслям, вроде тех, что намекали на страстную ночь, покинуть голову, сделать ее более чистой и свободной. Тишина, в которой служанка ухаживала за высохшей кожей Луи, действовала благоприятно, ничто его не тревожило, пока девушка, стесняясь своего вопроса, все же спросила: “Предупредить Месье и гостей о Вашем появлении?”
Внизу ждали Пейны. Они прибыли всей семьей на целый день, что стало традицией и более не обсуждалось, являясь естественным проводом субботы, когда Марселла виделась с крестным, Авелин и Гарри находили все новые и новые темы для разговоров, Лиам же опустошал бесконечные запасы алкоголя и изучал библиотеку, пытаясь найти книгу, что въелась в его голову одной только строчкой.
Луи, будучи в приподнятом настроении, надел легкое летнее платье, что приятно охлаждало кожу и струилось по телу, любимые украшения и самую счастливую улыбку, чувствуя, как внутри него все трепетало от предвкушения долгожданной встречи.
Он спускался медленно, стараясь не шуметь легкими подолами, он уже слышал голоса Лиама и Гарри из гостиной, слышал, кажется, даже безмолвную Авелин. Стоило еще немного спуститься — и они увидели бы его. Луи остановился еще на секундочку, перевел дыхание, ступил дальше.
Его появления в дверном проеме никто не заметил, кроме Марселлы, которая чинно сидела на коленях Гарри, но, увидев Омегу, подсознательно потянулась к нему, быстро спрыгнула с колен ошарашенного Альфы и устремилась к Луи, который подхватил ее на бегу и прижал к себе. Девочка озорно захохотала и обвила руками тонкую шею.
— Я знаю кто Вы! Мама рассказывала мне о Вас очень много, — сказала Марселла.
— Правда, и кто же я? — спросил он с интересом.
— Вы — Луи, мой крестный, так ведь?
— Совершенно верно, — Омега прошел к диванам и креслам, где сидели Авелин, Лиам, Гарри и слегка поникший Андре. Луи провел рукой по плечу сына: — Доброе утро, уважаемые друзья. Андре, — ребенок повернул к нему голову, — почему Вы такой хмурый в столь ясный летний день?
— Мне плохо удается говорить по-французски, — ответил мальчик по-итальянски.
— Стоит просто немного поусердствовать — и Вы все вспомните, мы ведь с Вами дома всегда говорили по-французски, — Луи занял вакантное место в кресле возле Авелин.
— Да, но тут настоящие французы, я стесняюсь своих небольших ошибок, — продолжал Андре, не обращая внимания, что ни Лиам, ни Авелин его не понимали.
— А я по Вашему кто? — спросил Луи. — Испанец, что ли? Я бы на Вашем месте стеснялся того, что Вы ставите людей в неловкое положение. Ах, Авелин, как давно я Вас не видел! Какое счастье! — Луи больше не поучал сына, так как знал, что тот понял и будет стараться с удвоенной силой.