— Луи, милый мой друг! Действительно! Как Ваша жизнь? — она инстинктивно подвинулась ближе к Луи, а он почувствовал то самое тепло, которое исходило от нее. — Те письма… их было недостаточно, я сильно скучала по Вас.
— Господи, Авелин, то были огромные письма! Слава Богу, Луи писал приметку, где там для меня, иначе я бы не вытерпел все читать! А что ты в ответ писала? Я думал, мы скупим всю бумагу в округе! Гарри, согласитесь, Омеги — очень многословны! — быстро вставил Лиам, переводя все на шутку.
— Ну не знаю, как Вам, а мне Луи не прислал ни одной строчки, так что не могу согласиться, — Гарри тоже улыбался. И Луи вместе с Авелин стали еще более радостными.
— Вот, Луи, кого Вам следует спрашивать! — воскликнул Лиам. — А моя уважаемая жена и без того выдала Вам все секреты нашей милой столицы. В то время как Гарри запрятал целое кладбище скелетов у себя в шкафу, — Лиам очень хорошо знал, к чему он ведет. Он почувствовал, что улыбка Гарри становится натянутой, что легкая радость покидает его. — Не так ли, старина? — он игриво толкнул Альфу в бок.
— Не кладбище на самом деле, так… склепик, — Гарри все еще пытался перевести слова Лиама в шутку.
— Вы просто нагло пользуетесь тем, что Луи не читает французских газет, — Лиам же наоборот упрямо городил свое.
— Я вообще не читаю газет, — спокойной ответил Луи, чувствуя, как Марселла у него на руках разглядывает кольца. — Там одни неинтересные сплетни и политики. Или даже слитое воедино. Вот скажите, какое мне дело до того, что, допустим, Луиджи Аморе завел очередную любовницу и не живет с женой?
— Тогда слушайте сплетни, которые будут Вам интересны, — Гарри неслышно вздохнул, он не хотел, чтобы Луи все узнал так. — Некий Гарри Стайлс, французский политик английского происхождения, что можно узреть по его холодному профилю, вечный холостяк и страшный кутила, говорят, посватан с одной из самых завидных невест Франции по имени Адель де ля Фер, дочерью богатого магната. Как Вам неинтересные сплетни? Хорошо я справился со своей ролью газеты?
На долю секунды на лице Луи промелькнули обида, злость и ярость, но никто, даже Гарри, который пристально смотрел на него, не заметил этого. И чтобы скрыть всю палитру своих чувств, Луи рассмеялся и прибавил:
— Лиам! Удивительно, как хорошо у Вас получается! Идите в журналистику! А Гарри Стайлс, французский политик английского происхождения, кутила и холостяк, — Луи произнес это с интонацией заговорщика, притянув Лиама к себе ближе, но так, чтобы услышали все, — еще и — информация от проверенных людей — еще и страшно банален! Вы повторяетесь, милый, — сказал он обычным тоном, может быть, немного более веселым, чем обычно, — опять хотели сделать меня любовником! Это просто банально! — повторил он, веселыми, искрящимися глазами заглядывая в глаза Альфы, который сидел, холодея от происходящего.
К ужину Луи не спустился.
========== Глава 5. ==========
…Кто всем сердцем и душою
существо обрёл родное,
не найдёт, увы,
в новых радостях покоя
вместо отнятых судьбою
— те уже мертвы…
Каролина фон Гюндероде “Die Eine Klage / Жалоба”
Неподвижная призрачная фигура Омеги застыла, облокотившись о перила балкона, под тяжелыми тучами, вдыхая густой, предгрозовой воздух. Вдалеке еще виднелась красная полоска заходящего солнца и чистое небо, вот только над замком и всей восточной частью Парижа нависла будто кара за неоправданные надежды на человечество. Луи смотрел перед собой пустым взглядом, понимая, что ночь эта была, как и все его прошлое, одинокой, полной грез и страхов, что глупо было возвращаться, надеясь на теплый прием, который превратился в перемывание костей не только собравшихся, но и Принца, Королевы Испании, обсуждение того, каким образом он оказался вне этой жаркой страны и как теперь Гарри собирается воспитывать сына при молодой-то жене, которая, вероятно, будет настаивать на общем ребенке.
Луи неосознанно положил ладонь на плоский живот, чуть оглаживая его, думая о том, как прекрасно было бы иметь желанного обоими родителями ребенка, созданного и взращенного в любви и тепле, как это невероятно — чувствовать себя нужным, любимым, окутанным заботой и лаской, огражденным от слухов и клейма “любовник”. Всю свою сознательную жизнь он мечтал о чем-то, чего, вероятно, не существовало: чистых отношениях, в которых не было бы места лжи и предательству — вот только не был он создан для этого, как и для большой семьи с детьми от мало до велика, семейных встреч по субботам и сексом по четвергам.
Он знал, что Андре сейчас проводит время с Авелин и Марселлой, что женщина прониклась к нему трепетным отношением еще до его рождения, теперь же хотела узнать как можно лучше — Луи не ревновал, давно отпустив от себя сына, желая ему свободы от каких-либо привязанностей. Вот только он, открытый и восторженный, тянулся, казалось, ко всем, легко впустил в свою жизнь отца, начав с первого вечера расспрашивать о нем столько, сколько Луи и не знал, теперь же крутился вокруг новых знакомых, поборов смущение от неважного владения языком, он говорил с Авелин, играл с Марселлой, рассказывал обо всех своих приключениях в других странах.
Омега глубоко вдохнул, предчувствуя скорое начало дождя, размышляя о том, каким он видел себя через пять, десять лет, и видел ли вообще, кто будет рядом с ним, изменится ли круг друзей, коих он встречал в лучшем случае раз в год. Его поглощало отчаяние неоправданности ожиданий и ответной реакции, двоякое чувство по отношению к Лиаму, который до сих пор казался эталоном Альфы, мужественности, добропорядочности, теперь своим поведением заставлял сердце обливаться кровью, грудь сжиматься в тисках неверия и шока. Невозможность побороть первую влюбленность злила его, вынуждала с грустью опускать руки и принимать глупое чувство как данность, как то, что будет идти с ним до самой смерти вопреки всему.
Перед замком показалась карета, что скоро приближалась, будто решив опередить стихию. Черная тройка лошадей резво скакала по мощеному подъезду, отчеканивая каждую секунду до развержения небес, преследуемая шлейфом из дождя, что постепенно падал, следуя по пятам. Луи наблюдал за картиной, как из еще не остановившейся повозки вылетела девушка, спрятанная в персикового цвета плащ, и кинулась ко входу, где встречал ее хозяин, Гарри Стайлс, протягивая руки, что крепко сомкнулись на тонкой талии.
Луи ухмыльнулся, приходя в себя будто от пощечины, и вернулся в комнату, твердо решив непременно спуститься к ужину.
***
Месье де ля Фер был мужчиной в почтенном возрасте с хорошим, стабильным доходом, что медленно, но верно привел его и его семейство к состоятельной жизни, когда ни один не отказывал себе ни в чем, наслаждаясь благами, будь то роскошное поместье с огромным количеством прислуги или же свободное передвижение по Европе в поисках приключений и красоты. Он был из тех сохранившихся представителей прошлого, легко поддающихся новым веяниям, с той же легкостью угасающих, возвращаясь к сложившемуся укладу в тихом Провансе, оставляя апартаменты в Париже, где жизнь бурлила и не оставляла возможности отказаться от вовлечения в приемы и сплетни, споры о политике и азартные игры. По своей сущности Месье, добродушный и влюбчивый, восхищался тому, что противоречило его предпочтениям, будто желавший быть выдернутым из своего прошлого, в котором бесповоротно застрял, однако других за собой не тянул, кротко улыбался, воспринимая шутки в свою сторону как что-то естественное и не касающееся его.
Он сидел во главе стола, ощущая себя вполне комфортно, не думая о том, что место это по праву принадлежит хозяину дома, с улыбкой наблюдая, как его единственная дочь краснела от внимания к себе, периодически поправляя длинные волны жемчужного цвета волос, изящно сутулила плечи и бросала любопытные взгляды на Гарри, явно наслаждаясь его соседством и своим положением при нем.
Сам Альфа был хмурым, сверля глазами пустое кресло напротив возле сына, который уже с аппетитом доедал основное блюдо, довольно болтая ногами под стулом и качая головой, позабыв об остальных, однако действовал он аккуратно, не уронив ни крошки, не запачкав манжеты кипенно-белой рубашки. Марселла, в отличие от мальчика, отказывалась от того, что подавали всем, привередничала и оказалась отослана наверх с няней под обреченно-извиняющийся взгляд матери.