Поэтесса О.Берггольц была убеждена, что переживший зиму ленинградец является прототипом нового человека, и его качества должны стать достоянием всей страны:
«Самая важная тема для ленинградцев — они сами. Сталин сказал, что опыт войны учит. Опыт обороны Ленинграда, может быть, учит вдвойне и втройне. Вопросы жизни и смерти очищены здесь от всего случайного, наносного. Если до войны мы несколько торопились, пытаясь каждого человека, аккуратно платившего членские взносы, превратить в нового человека, если до войны мы такую картину как «Светлый путь», принимали за что-то стоящее, то после ленинградской зимы мы можем говорить о действительно новых людях, о действительно новом человеке, который родился и вырос в Ленинграде, и это опять-таки обусловлено условиями жизни в Ленинграде в этом году. Эти новые черты ленинградца должны стать достоянием всей страны и достоянием самих ленинградцев. Писатель-пропагандист должен говорить с ленинградцами не для того, чтобы заставлять их умиляться над самими собой, не для того, чтобы заставить их вновь переживать страдания, а для того, чтобы внушить ленинградцу: ты такому научился, что ту тяжесть, что тебя ожидает, ты, несомненно, вынесешь.
...Мы уже начинаем издали видеть зиму ...Многим она рисуется как бесконечная вереница гробов. Гробов было очень много, говоря о Ленинграде, мы не избежим разговора о гробах, но надо помнить, что не гробы одолели, а живые люди, заменяя традиции, меняя их новыми, в Ленинграде победили смерть. Ленинград уже победил... победил как человеческий коллектив»122.
С позицией О.Берггольц был в некоторой мере солидарен А.Л. Дымшиц, заявивший, что «писать о Ленинграде нужно без сентиментальности, ненужных страданий, которые только оскорбят читателя. Надо подчеркивать героизм ленинградцев, непреклонную непобедимость этих людей»123.
А. Фадеев прямо затронул проблему политического контроля, подчеркнув, что героизм без трудностей и страданий населения показать невозможно:
«Самое большое, что мы можем дать сейчас, чем мы можем вдохновить сейчас — это показать наших людей во всем объеме их личности, их героизма, их исторической роли, показать их моральный, организационный, идейный, политический уровень, показать, почему они в этой войне победили...
Говорят, что «цензура не дает возможности показать эти трудности»... Мы должны писать правдиво. Если мы не покажем трудности, через которые мы прошли, тогда мы не можем показать и противоречие, и драматизм в борьбе, и тогда героизм наших людей без этих трудностей будет снижен...»
В условиях Ленинграда главным пафосом некоторых писателей было изображение трудностей. По мнению Фадеева, таких было меньшинство. Он отметил, что были исследования психологии голода, истории осажденных городов (Китая, Индии и даже Парижа), «где люди умирали по законам капитализма без перспектив на возрождение. Показывать [голод] надо так, чтобы дать людям увидеть перспективу»124.
Несмотря на жесткую систему контроля, 13 июля 1942 г. произошло чрезвычайное происшествие — в эфире ленинградского радио прозвучала часть поэмы З. Шишовой «Дорога жизни», запрещенной к передаче отделом пропаганды и агитации 11 июля «как политически неправильная». Радиотрансляция была прервана по требованию горкома, переданного по телефону. Главные недостатки произведения, по мнению заведующей сектором культуры Паюсовой, состояли в том, что в нем «чрезвычайно односторонне» изображалась жизнь Ленинграда зимой 1942 г. Основным мотивом поэмы была обреченность ленинградцев, а героические труд и борьба выпали поля зрения автора произведения. «...Как и везде [в произведении господствует] физиологический, поверхностно-обывательский подход к изображению событий и людей», — писала Паюсова. Для подтверждения своего заключения об «усиленном нагнетании автором изображения трудностей» в докладной записке секретарям горкома ВКП(б) были приведены выдержки из поэмы:
Выхватив из контекста строку, Паюсова подчеркнула, что «в своей характеристике ленинградцев З. Шишова дошла до того, что назвала их гробокопателями: «Гробокопатели! Кто ими не был!» Столь же мрачно, по мнению партийного работника, показана картина отступления:
Сделанный автором поэмы вывод назван Паюсовой «странным, почти издевательским»:
Память самих ленинградцев о пережитом во многом совпадала с тем, о чем написала поэтесса Шишова. С 9 июля 1942 г. на экранах города демонстрировался документальный кинофильм «Ленинград в борьбе», который за 11 дней посмотрели 115 300 человек. Как уже отмечалось, фильм прошел не одну переработку как на стадии написания сценария, так и отбора материала и монтажа. «По мнению некоторых зрителей, — отмечалось в информационной сводке на имя секретарей горкома ВКП(б) Жданова, Кузнецова, Капустина и Маханова, — фильм все же недостаточно показывает подлинную жизнь в осажденном городе: почерневших от копоти и грязи людей, дистрофиков, людей, умирающих на панелях, трупы, лежащие на улицах и т. п. ...Хотят видеть закопченные квартиры с печками-времянками и умершими людьми, людей, закутанных в ватные одеяла, выстраивающихся с 2-х часов [утра] в очередях у магазинов»126. Оставим эту сентенцию на совести аппаратчиков.
В 1943 г. партаппарат по-прежнему проводил многочисленные мероприятия с активом по вопросам истории и практики нацизма127, ленинградские ученые подготовили к изданию серию работ по истории русско-германских отношений128, вышли в свет сборники документов «Немецко-фашистские злодеяния в оккупированных районах Ленинградской области», «Освобождение Тихвина», а также книга секретаря ОК ВКП(б) М.Н.Никитина «Партизанская война в Ленинградской области». Одним словом, «наука ненависти», столь необходимая для мобилизации народа на борьбу с нацизмом, по-прежнему оставалась доминирующей.
6. Политический контроль на фронте и настроения солдат
Специфика идеологического влияния немецкой пропаганды на Восточном фронте определялась военно-стратегическими условиями: пока шло военное наступление немецких войск, было вполне естественным, что их пропаганда не имела решающего значения для Германии, хотя и велась достаточно активно. Пропагандистская активность вермахта усилилась с наступлением позиционных боев. В этот период немецкие агитаторы активно призывали советских солдат к дезертирству, братанию, распространяли информацию о положении дел на фронтах, оказывали психологическое воздействие на бойцов Красной Армии. Экстремальная военная ситуация (гибель тысяч бойцов, непосредственная, ежечасная угроза жизни), превосходство немецкой армии в первые месяцы войны, порождавшие хронически-подавленное состояние красноармейцев, недостаточное питание, скупость информации о положении в стране, судьбе близких, естественные социальные различия бойцов и командиров вели к массовому дезертирству, панике, антисоветским настроениям. В этой ситуации трудно досконально определить, какие из названных негативных явлений порождались военным превосходством немцев, их успехом, а какие можно отнести на счет влияния немецкой пропаганды. Но очевидно, что именно в армии, в условиях фронта имело место большее количество реальных проступков: измена, дезертирство, пораженческие антисоветские настроения. Очевидно и другое: динамика этих явлений была непосредственно связана с военной ситуацией — улучшение положения на фронте снижало число дезертиров и антиправительственных высказываний и наоборот. Как и в тылу, в самом начале войны были предприняты меры, направленные на нейтрализацию пропагандистского влияния противника.