10—11 января 1942 г. в Ленинском, Московском, Кировском и Смольнинском районах отмечались факты, когда женщины, стоявшие в очередях, требовали от работников хлебных магазинов выдать им хлеб на несколько дней вперед. УНКВД приводило примеры поведения этих женщин после получения отказа в выдаче хлеба. В ряде случаев твердое «нет» спровоцировало ограбление магазинов, но был отмечен и весьма любопытный факт — в одной из булочных Кировского района раздосадованные женщины взялись за ножи, но грабить булочную не стали, а лишь подтвердили серьезность своего намерения взять хлеб вперед242.
Сомнения этих и многих других женщин в способности власти обеспечивать бесперебойное снабжение по установленным нормам вскоре полностью подтвердилось. По сообщениям УНКВД, в первой половине января в город, кроме муки, никакие продукты не поступали, а начавшийся 16 января завоз продовольствия также не позволял полностью отоваривать карточки243.
Чрезмерный оптимизм власти, связанный с необоснованным повышением норм выдачи хлеба в конце декабря, привел к тому, что неоправдавшиеся ожидания мультиплицировались и в виде бумеранга широкого недовольства и разочарования вернулись к тем, кто придумал «ободрить» народ. Недоверие к власти надолго стало одной из важнейших черт настроений широких масс. Вскоре потерпела неудачу и другая пропагандистская акция Смольного — беседа председателя Ленсовета Попкова с корреспондентом «Ленинградской правды» о продовольственном положении была воспринята большинством как «...пустой разговор, предназначенный для успокоения народа»244.
На общем фоне пессимизма и обреченности (многие в письмах прощались, отмечая, что это, наверное, «последнее письмо»)245 громко и резко звучали голоса, осуждавшие власть и призывавшие прекратить сопротивление.
Более четко, нежели раньше, прозвучала идея о том, что власть прежде всего ответственна перед народом, что она должна защищать его интересы и в случае невозможности сделать это ей следует позаботиться о спасении населения:
« ... Я обвиняю руководителей правительства за то, что они обрекли население Ленинграда на голодную смерть. Если руководители правительства не могли обеспечить Ленинграда продовольствием и топливом, организовать защиту от бомбардировок и артиллерийского обстрела, то нужно было отказаться от защиты города. Весной немцы перейдут в наступление и решат судьбу многострадального Ленинграда» (доцент Политехнического института Ш.);
«...Зря наши рабочие верят нашим руководителям. Руководители сыты и не знают, что население Ленинграда вымирает от голода. Нашим рабочим никогда не видеть такой хорошей жизни, как в других странах» (служащая столовой К.);
«...Наши руководители живут хорошо, а рабочие умирают от голода. Раньше говорили нам, что люди — это золотой фонд, который нужно беречь. На деле получается иное. Людей морят голодом. Сейчас этот золотой фонд тысячами вывозят и сваливают в яму, как падаль» (рабочий Пролетарского вагоно-ремонтного завода);
«...Наши руководители не заботятся о снабжении населения продовольствием. Хорошо живут только евреи, они пролезли во все торговые организации. Дальше так жить нельзя, нужно требовать прекращения войны, иначе мы погибнем» (мастер паровозо-ремонтного завода Л.);
«...Наши руководители довели народ до того, что люди стали убивать и есть своих детей, а мы, дураки, сидим и молчим. Народу нужно подниматься, пока все не умерли от голода. Пора кончать с этой войной» (домашняя хозяйка К.);
«...Брехня Попкова о продовольственном положении не зря напечатана в газете. Правды в ней, конечно, нет, но в печати она появилась своевременно, так как налеты на булочные приняли массовый характер. В газетах пишут, что наши руководители неустанно о нас заботятся, но в результате этой заботы смерть косит людей» (пенсионер Д.)246.
Если большинство по-прежнему безропотно сносило тяготы и лишения, то активная часть горожан видела выход в активных действиях. УНКВД отмечало, что в январе 1942 г. вновь отмечались случаи распространения листовок, призывавших к «голодной демонстрации». В отличие от прежних призывов идти к Смольному, появились призывы обратиться к армии, что было новым явлением в поисках выхода из создавшегося положения. В одном из домов на Васильевском острове в ящике для писем была обнаружена листовка, написанная от руки:
«Граждане!
Скоро будет пять месяцев, как мы находимся в железном кольце блокады. Наши войска не в силах прорвать кольцо, а правительство, упорствуя, оказывает бессмысленное сопротивление германским войскам. Ленинград стал местом смерти. Люди стали умирать на улицах. Наше правительство народ не жалеет. Все мы умрем голодной смертью, если не возьмемся сами за свое освобождение.
Выходите все на голодную демонстрацию на площадь Урицкого 22 января 1942 г. к 10 ч. утра, откуда пойдем просить наши войска прекратить сопротивление Не бойтесь! Наши войска — это наши отцы, братья и сыновья. Стрелять они в нас не будут. Не бойтесь также ничтожного НКВД, который не в силах остановить голодную массу людей. Голод будет нашим народным вождем!
Пусть каждый, прочитавший это воззвание, напишет 10 таких же и опустит по домашним почтовым ящикам соседних домов. Распространяйте листовки быстрей!»247.
Еще более радикальная листовка была написана задержанным органами НКВД инженером Стрегло. В ней прямо ставился вопрос о виновниках массовой гибели ленинградцев и содержался призыв к горожанам брать власть в свои руки:
«Трудящиеся Ленинграда! Смерть нависла над Ленинградом, ежедневно умирают 2—3 тысячи человек. Кто в этом виноват? Виновата советская власть и большевики. Сейчас нас уверяют, что блокада будет прорвана и нормы продовольствия увеличат, но это окажется ложью, как и все оказалось ложью, в чем нас уверяла советская власть. Захватывайте руководство жизнью города, спасайте себя и родину, иначе вас ждет смерть»248.
По-прежнему сильны были и «гапоновские» настроения. В некоторых пригородах (г.Ораниенбаум и пос. Б.Ижора) население пыталось созвать общее собрание с целью выбора делегатов для посылки их к Жданову с тем, чтобы увеличили нормы выдачи хлеба249.
Интенсивность и однотипность антисоветских проявлений в Ленинграде в декабре—январе 1942 г. вызывали серьезное беспокойство органов НКВД. Опасаясь более всего организованного выступления населения Ленинграда, органы УНКВД особое внимание уделяли той части общества, которая потенциально могла стать организующей силой протеста — интеллигенции, особенно старой профессуре. В декабре 1941 г. от нескольких агентов КРО были получены данные о существовании в Ленинграде среди профессорско-преподавательского состава ВУЗов и инженерно-технических работников промпредприятий ряда антисоветских организаций и групп, которые, «рассчитывая на поражение СССР в войне, вели подрывную работу, готовились к встрече немцев в Ленинграде и оказанию им помощи в борьбе против советской власти». На основе этих данных были заведены два агентурных дела («Ученые» — группа профессоров ЛГУ и др. ВУЗов, «Пауки» — антисоветская организация «Комитета общественного спасения»)250.
В январе 1942 г. УНКВД отмечало, что «несмотря на кажущуюся разобщенность групп, характерной особенностью для них являлось применение одинаковых форм и методов подрывной работы». То ли нервы не выдержали, то ли сказалась природа тайной полиции, но был сделан вывод о том, что в городе существует «подпольный центр контрреволюционной организации, который руководит всей вражеской работой антисоветских групп».