Около часу ночи заговорило радио. Всем жителям предложено было оставить город. При этом не умолчали о евреях, против которых велась погромная агитация. Гитерман решил немедля пробраться на Соломенку. Тесть его, у которого теперь жила его жена, – старый железнодорожный служащий, член партии, сын его на фронте, остальные члены семьи эвакуировались; сам он был на окопных работах и выехать не успел. И вот Гитерман идет к тестю на квартиру. Кругом ни живой души. Тлеют то тут, то там остатки некоторых домов. Вот дотлевает и Дом ученых. Редко встречается на пути прохожий. Но вот показались гестаповцы. Они останавливали прохожих и сгоняли их на большой двор по Караваевской улице, где стали проверять документы. Это продолжалось свыше двух часов. Те, у которых на руках были «хорошие» украинские документы, – а их среди задержанных было большинство, – торопились скорее протиснуться к воротам; такие же, как Гитерман, задерживались, оставаясь где-либо поодаль. Немцам наконец надоела эта история, и они широко раскрыли ворота и выгнали всех на улицу. Гитерман пошел дальше и благополучно добрался до Соломенки. Но войти в дом тестя было ему нелегко: шофер машины, на которой Гитерман выехал из Киева, сам видел, как его вели на расстрел, и он сообщил об этом жене Гитермана. Встретили его поэтому как пришельца с того света.
Дня через два в газетах[15] оповестили всех евреев, что они должны явиться на улицу Мельника, захватив с собою пищу на пять дней[16] и теплые вещи. «Значит, – рассуждал Гитерман, – нас собираются выслать». И он уже было решил явиться по приказу… Но жена его категорически воспротивилась этому. Она сама отправилась туда на Лукьяновку и к вечеру ввалилась в дом в истерике. Оказывается, людей гонят на убой… На следующий день она опять пошла в город, чтобы точнее разузнать о судьбе евреев, согнанных на ул. Мельника. Гитерман, оставшись один, от нечего делать решил побриться. Сидя лицом к зеркалу, он замечает, как в открывшуюся дверь входит немец. Он оцепенел.
Немец оглянул комнату. На его вопрос: Jude? Гитерман еле мог качнуть головой в знак отрицания. Немец ушел. Так Гитерман в третий раз избежал смерти, казавшейся неминуемой.
О том, чтобы дальше оставаться в доме тестя, не могло быть и речи. Жена Гитермана вырыла вблизи Байкова кладбища глубокую яму, положила туда теплый кожух, сухари и зарыла туда мужа, оставив место для подачи пищи.
За полтора месяца жизни в этой яме Гитерман весь распух. Оставаться там дальше было равносильно гибели. Людмила Филипповна решила подыскать какую-нибудь квартиру. В то время в городе было много пустовавших роскошно меблированных квартир. Но не это нужно было Гитерману. Выбор пал на один полуподвал по Красноармейской улице, имевший черный ход, так что в случае опасности можно было спастись где-либо в глубине двора. Гитермана побрили, нарядили старушкой и привели на эту квартиру.
Тут он ожил. Днем все уходят, квартиру запирают снаружи на замок: никого, мол, дома нет. Гитерман остается внутри. Вечером же все сходятся, делятся новостями. Гитерман забавляет детей. Слово «папа» изгоняется из употребления, чтобы во время возможного обыска ребенок нечаянно не выдал отца. Гитермана домашние называют «бабусей». По знакомым мать и дочь собирают необходимую пищу. Мать занимается стиркой и кое-как раздобывает хлеб и картофель. Стужа стоит невероятная, ибо окна остаются незакрытыми, чтобы в случае надобности их можно было бы легко открыть. Но, страдая от холода и голода, они как-то живут. Однако вскоре наступает период частых облав и обысков. Что делать теперь? Людмиле Филипповне удается через знакомых добиться согласия главного врача Кирилловской больницы поместить туда мужа как умалишенного. Но этот план не был осуществлен: немцы пришли в больницу и всех умалишенных расстреляли. Гитерман вынужден пока остаться дома. И вот однажды нагрянули немцы с полицаями. Дочь заблаговременно успела выпустить отца через черный ход на двор. «Мужчины есть?» – допытывается полицай. «Нет, – отвечает Ларочка, – отца убили на фронте». Немцы и полицаи уходят. Гитерман возвращается в дом, и тут он с ужасом замечает, что на подушке он оставил свои документы.
Облавы между тем становятся все чаще. По улицам водят оставшихся евреев к расстрелу; вместе с ними расстреливают и украинцев, скрывающих у себя евреев. Однажды во время стирки белья жена Гитермана услышала стук в дверь. Облава и на этот раз ничего не обнаружила: Гитерман догадался унести все белье на чердак, иначе по наличию мужского белья можно было догадаться о присутствии в доме мужчины. Но опасность усиливалась, облавы участились. Тогда пригласили тестя, и на чердаке был устроен огороженный угол, замаскированный так искусно, что обнаружить его было почти невозможно. Вниз Гитерман спускался в очень редких случаях, предпочитая все время оставаться в своем укрытии.