– Тем лучше. Эта собака – порождение ада – все еще преследует меня во сне.
Я был заинтригован. Обычно, когда Холмс приступал к расследованию, он тщательно осматривал окружающую местность, мгновенно замечал каждую сломанную ветку и не обращал внимания на пейзаж. В такие моменты воспоминания были бы неуместны. Теперь его движения были нервными, беспокойными, словно он жалел, что поддался импульсу и отправился в путешествие.
– Уотсон, – сказал он, – давайте наймем повозку и побыстрее покончим с этим делом.
Пони, которого мы заполучили, несомненно, был сродни тем диким лошадкам, которые носились среди болот, но был достаточно послушным и резво бежал по дороге от деревни к владениям Шайрсов. Вскоре показались башни замка Шайрс, придававшие еще более меланхолический вид местности.
– Охотничьи угодья там, дальше, – заметил Холмс. – Земли герцога разнообразны.
Он обвел взглядом представившуюся нам картину и добавил:
– Сомневаюсь, Уотсон, чтобы в этой зловещей каменной махине нас встретил веселый краснощекий хозяин.
– Почему вы так думаете?
– Люди с длинной родословной обычно отражают колорит окружающей среды. Вспомните Баскервиль-холл: там не было ни одного жизнерадостного лица.
Я не стал возражать. Мое внимание было приковано к унылой серой громаде замка. Некогда он был окружен рвом и имел подъемный мост. Однако нынешние поколения вверили защиту своей жизни местной полиции.
Ров был засыпан, и цепи подъемного моста не издавали скрипа уже много лет.
Дворецкий провел нас в холодную сводчатую гостиную, спросив наши имена, как Харон, переправлявший через Стикс. Вскоре я убедился в точности предсказаний Холмса. Более холодного и неприступного человека, чем герцог Шайрский, мне редко приходилось встречать.
Он был небольшого роста и производил впечатление чахоточного. Но это мне только показалось. При ближайшем рассмотрении у него оказался вполне здоровый цвет лица, и я почувствовал жилистую силу в его внешне хрупком теле.
Герцог не предложил нам сесть. Он отрывисто сказал:
– Вам повезло, что застали меня здесь. Еще час, и я уехал бы в Лондон. По какому вы делу?
Тон Холмса не выдавал его реакцию на дурные манеры аристократа.
– Мы постараемся не злоупотребить вашим временем дольше, чем это необходимо, ваша светлость. Мы приехали лишь для того, чтобы передать вам это.
Он протянул футляр с хирургическими инструментами, который мы завернули в простую оберточную бумагу и запечатали сургучом.
– Что это такое? – спросил герцог, не двигаясь.
– Я думаю, ваша светлость, – ответил Холмс, – что вам лучше самому вскрыть пакет и посмотреть.
Нахмурясь, герцог Шайрский развернул пакет.
– Где вы это взяли?
– К сожалению, я должен сперва просить вашу светлость опознать это как вашу собственность.
– Я никогда не видел этого раньше. Почему вам пришло в голову принести это мне?
Герцог открыл крышку и смотрел на инструменты, казалось, с неподдельным удивлением.
– Если вы отогнете подкладку, то обнаружите под ней причину, побудившую нас сделать это.
Герцог последовал совету Холмса, по-прежнему сохраняя недовольный вид. Я внимательно следил за тем, как он рассматривал герб, и наступила моя очередь удивляться. Выражение его лица изменилось. Тень улыбки тронула его тонкие губы, глаза оживились, и он смотрел на футляр с глубоким удовлетворением, чуть ли не с торжеством – иначе я не мог охарактеризовать его взгляд. Затем столь же быстро это выражение исчезло.
Я взглянул на Холмса в поисках объяснения, зная, что он не мог не заметить реакции аристократа. Но его проницательные глаза были полуприкрыты веками, лицо непроницаемо, как маска.
– Я уверен, ваша светлость, что вы получили ответ на свой вопрос, – сказал Холмс.
– Конечно, – ответил герцог небрежным тоном, словно отметая это дело как не представляющее никакого интереса. – Этот футляр мне не принадлежит.
– Тогда, быть может, ваша светлость укажет нам владельца?
– Полагаю, что это мой сын. Футляр, без сомнения, принадлежал Майклу.
– Он взят из лондонского ломбарда.
Герцог скривил губы в жестокой усмешке.
– Не сомневался в этом.
– В таком случае, если вы дадите нам адрес вашего сына…
– Сын, о котором я говорю, мистер Холмс, умер. Это мой младший сын.
Холмс мягко сказал:
– Я искренне сожалею, ваша светлость. Он умер от болезни?
– От очень тяжелой болезни. Он умер уже шесть месяцев назад.
Ударение, которое аристократ делал на слове «умер», показалось мне странным.
– Ваш сын был врачом?
– спросил я.
– Он учился на медицинском факультете, но потерпел неудачу, как, впрочем, во всем остальном. Н поэтому он умер.
Снова это странное ударение. Я посмотрел на Холмса, но его, казалось, больше интересовало пышное убранство этой сводчатой комнаты: взгляд его перескакивал с одного предмета на другой, а мускулистые руки были сцеплены за спиной.
Герцог Шайрский протянул футляр Холмсу.
– Поскольку, сэр, это не моя вещь, я возвращаю ее вам. А теперь прошу меня извинить, я должен собираться в дорогу.
Я был удивлен поведением Холмса. Бесцеремонное обращение с нами герцога не вызвало у него ни малейшего возмущения, хотя обычно Холмс не позволял никому топтать его коваными сапогами. Он почтительно поклонился и сказал:
– Не будем вас более задерживать, ваша светлость.
Поведение герцога было по-прежнему грубым. Он и не подумал дернуть шнурок звонка, чтобы позвать дворецкого, и нам пришлось самим отправиться на поиски выхода.
Как оказалось, нам повезло. Когда мы пересекали величественный холл, направляясь к наружной двери, из бокового входа вошли двое – мужчина и ребенок.
В отличие от герцога их вид не был враждебным.
Ребенок – девочка лет девяти-десяти – посмотрела на нас, и радужная улыбка осветила ее бледное личико. Мужчина, подобно герцогу, был хрупкого телосложения. Быстрый взгляд его больших блестящих глаз устремился на нас с вопросом, но выражал не более чем любопытство. Его смутное сходство с герцогом Шайрским позволяло сделать лишь один вывод. Это был другой его сын.
Появление этой пары не показалось мне чем-то необычайным, но, как видно, смутило моего друга Холмса. Он резко остановился, и футляр с инструментами, который он нес, упал. Рассыпавшиеся стальные инструменты загремели на каменном полу, и эти звуки отозвались во всем громадном холле.
– Какой же я неуклюжий! – воскликнул Холмс и с еще большей неуклюжестью загородил мне дорогу, когда я хотел собрать инструменты.
Мужчина с улыбкой подскочил и, опустившись на колени, сказал:
– Позвольте мне, сэр.
Столь же поспешно подбежала и девочка.
– Я помогу тебе, папа.
Мужчина улыбнулся еще шире.
– Конечно, дорогая. Мы вместе поможем джентльмену. Ты можешь подавать мне инструменты. Но осторожно, смотри не порежься.
Мы молча наблюдали, как девочка подавала отцу блестящие инструменты один за другим. Его трогательная любовь к ней была очевидна. Он нехотя отрывал от нее взор, когда быстро клал инструменты в соответствующие углубления.
Покончив с этим, мужчина поднялся, но девочка продолжала осматривать каменные плиты пола.
– А последний, папа, куда делся?
– Похоже, что его не хватает, детка. Я не думаю, что он закатился.
Он вопросительно посмотрел на Холмса, который наконец вышел из странной задумчивости.
– Вы правы, сэр, его не хватает. Благодарю вас, и простите мою неловкость.
– Пустяки. Надеюсь, инструменты не пострадали. – Он протянул футляр Холмсу, который взял его с улыбкой.
– Не имею ли чести беседовать с лордом Карфаксом?
– Да, – приветливо ответил темноволосый мужчина, – а это моя дочь Дебора.
– Позвольте мне представить своего коллегу доктора Уотсона.