Лейтенант Сергей Скарятин, который положил заряженный пистолет на бочку с порохом, за проявленный героизм был награжден капитан-лейтенантским чином и Владимиром 4-й степени, и, как все остальные офицеры, пистолетом в родовой герб.
По другой версии, Скарятин весь бой просидел в крюйт-камере со взведенным пистолетом в руке, чтобы по команде Казарского взорвать бриг. Однако, учитывая, что офицеров на «Меркурии» было всего ничего, вряд ли Казарский стал бы отсылать в крюйт-камеру в столь тяжелейшем бою одного из двух своих лейтенантов. Скорее всего, взорвать бриг должен был последний из оставшихся в живых офицеров.
До конца войны Скарятин успел еще повоевать под Василиском, Агатополем и Инадой на фрегате «Поспешный». Окончание войны Скарятин встретил уже командиром корвета «Ольга» в дозоре у Месемврии. Затем в течение долгих лет Скарятин непрерывно командовал различными судами Черноморского флота, плавал в Эгейском и Средиземном морях. В 1841 году за 18 морских кампаний стал георгиевским кавалером. В следующем 1842 году бывший лейтенант «Меркурия» был уволен в отставку с чином капитана 1-го ранга. О последующих годах Скарятина нам ничего не известно, кроме того, что он умер до 1869 года. Не сделав особой карьеры, Скарятин остался в памяти современников как настоящий моряк и прекрасный командир.
Третьим офицером брига был мичман Дмитрий Петрович Притупов. Мичмана Притупова историки и писатели, пишущие на тему «Меркурия», традиционно не любят. Все почему-то характеризуют его как барина, причем на том лишь основании, что он, как мичман, не имея права на казенного денщика, имел на судне крепостного. Но не следует мерить нормы поведения начала ХIХ века нормами сегодняшнего дня. Если в то время возможности семьи Притуповых позволяли содержать слугу при сыне, и это официально разрешалось, то почему бы такого человека не иметь? Наличие личного слуги говорит лишь о том, что помещики Притуповы была если не богаты, то и не совсем бедны, а потому родители, волнуясь за сына, приставили к нему дядьку-опекуна. Такой же дядька, кстати, был и у пушкинского Гринева в «Капитанской дочке», так что ничего сверхъестественного в наличии собственной прислуги при офицере даже небольшого чина не было. Больше никаких фактов относительно особого «барства» меркурьевского мичмана никто нигде не приводил, а потому будем считать, что барство Притупова – это всего лишь плод фантазии историков периода 40—70-х годов ХХ века. Возможно, что таким образом они старались подчеркнуть «народное» происхождение Казарского.
Из всех офицеров «Меркурия» Притупов – личность самая скромная, как по своей незначительной должности на бриге (младше его считался лишь штурман Прокофьев), так и по дальнейшей своей карьере. Впрочем, в его службе имеется определенная загадка. Но обо всем по порядку. Итак, согласно «Общему морскому списку», Дмитрий Притупов был принят в Морской корпус в 1822 году, а уже два года спустя, в 1824-м, произведен в гардемарины. Это говорит, что учился он весьма неплохо. Последующие два года Притупов плавает на фрегатах «Урания» и «Малый» между Петербургом и Кронштадтом. Фрегаты были учебные, да и плавания не ахти какие, впрочем, опыт корабельной службы гардемарины получали. В 1827 году Притупов получает мичманский чин, тогда же его переводят на Черноморский флот. Там молодой мичман получает назначение на фрегат «Штандарт», на котором находится в крейсерстве у берегов Абхазии. Но на «Штандарте» Притупов пробыл всего несколько месяцев, после чего его переводят на «Меркурий». На «Меркурии» Притупов отплавал все два года войны с турками. Участвовал в блокаде Анапы и Вары, находился на брандвахте у Сухум-кале и в дозорах у Босфора.