…Как-то меня вызвали к генералу Простосердову, который предложил мне написать инструкцию по ведению воздушных боев на реактивных истребителях. Рядом, на скамейке у лётного домика, сидели А. И. Митусов и Л. Н. Иванов. «Ну, — думаю,— это их работа». Отказываться не стал и в перерывах между боями и по вечерам я набрасывал, строчку за строчкой, инструкцию для настоящих и будущих воздушных бойцов. Инструкцию обсудили в полку и доложили на собрании лётного актива корпуса. Инструкция была одобрена. Мне было приятно, что наш труд не прошел даром. Потом, в Воздушной Академии, многие пользовались нашими материалами для защиты своих диссертаций.
…Как ни странно, но у летчиков неожиданные встречи чаще всего происходят в районе столовой. И у меня там произошла незабываемая встреча с Юрием Мальковым, у которого в свое время я был инструктором. Юрий ехал в командировку вглубь Кореи для обучения корейцев лётному делу. Встреча была буквально пять минут, но очень приятная. Он был с группой товарищей, которые торопили его сесть в машину.
…Когда я уезжал в Союз, то в госпитале оставался наш инженер полка Федя Кругляков, который не лёг в лазарет лечить свою ангину, а продолжал работать и получил осложнение на сердце. Через некоторое время он прибыл в Союз, но поднять его на ноги врачи не смогли. Его жена Мария и дочь Наташа ещё пять лет мужественно боролись за его жизнь в домашних условиях, но болезнь не отступила.
ПОСЛЕДНИЕ БОИ
Был октябрь 1951 года. Медицинская комиссия предложила многим товарищам уехать в Союз из-за нервного перенапряжения и физических перегрузок организма в воздушных боях, доходящих до болевых ощущений в области сердца, не прекращающихся даже в спокойной наземной обстановке. Многие товарищи приняли это предложение и уехали домой, а некоторые остались по велению сердца и просьбе Ивана Никитовича. Так произошло и со мной. Я решил ехать домой, но вызывает меня заместитель командира по политчасти П. А. Докучаев и просит остаться. Доводы его поколебали мое решение, но сразу ответа я не дал. Появился И. Н. Кожедуб в районе нашего расположения и тоже вызывает меня в лётный домик и убедительно доказывает, что мне надо остаться: ведущих групп не хватает, да и скоро нас сменят и поедем все вместе, должны же в конце концов договориться о перемирии в Корее. И я решил продолжать боевую работу. Летал всё оставшееся время до моего последнего полёта с медицинской поддержкой. Каждый день вводили глюкозу внутривенно и кололи стрихнин и мышьяк попеременно. Многим оставшимся товарищам, в том числе, Сане Литвинюку, Льву Иванову и другим давали тоже медицинскую поддержку. Вот ведь как нас вымотала эта реактивная авиация — сразу всего не учтёшь.
Бои велись с неослабеваемой силой. Противник был вынужден вводить в бой все новые и новые группы «Сейбров» последних модификаций. Наступил январь 1952 года. К нам прибыла смена — лётчики дивизии из ПВО от Е. Я. Савицкого, по боевой подготовке занявшие первое место и получившие оценку «хорошо» при инспекции Ф. А. Агальцева. Прибыли они без технического состава. Выходило так, что мы должны были разорвать «по живому телу» весь психологически подготовленный нашими командирами и политорганами офицерский коллектив дивизии и оставить наших неутомимых тружеников с материальной частью ещё на год этой тяжелой работы. Иван Никитович Кожедуб выразил свое неудовольствие этим решением по инстанции, за что попал в немилость со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но так или иначе, мы постарались как можно лучше ввести в строй наших сменщиков: прочли курс лекций о работе в этом районе, о действиях противника и наших контрприемах; о различных тактических тонкостях боя с разными типами самолетов противника. Мне тоже предоставили возможность выступить и рассказать о тактике действий истребителей противника на корейском театре военных действий — это было 5 января. После теоретических занятий начался облёт района военных действия и ввод в строй вновь прибывших товарищей. Это продолжалось до февраля месяца. Я часто потом пытался понять, почему мы, до предела в боях вымотанные люди, так методично вводили в строй своих товарищей? Видимо, чувство локтя в нашем коллективе было развито очень высоко! Когда мы вступали в бой, то нас так не «натаскивали». Мы в бой вступили прямо с ходу.
Утром 7 января мой ведомый Николай Вермин сильно заболел и мне дали ведомого командира звена Ивана Химченко. Я командиру полка сказал, что с ним ни разу не летали в паре, и он всё время ходил ведущим. Такая практика, ставить ведущего в ведомые, без тренировки, нежелательна. Он ответил: «Ну, тогда не полетите». А как тут не полетишь, если со всего полка осталось 16 человек летчиков. Со стыда потом не знаешь, куда будешь деваться перед своей совестью и никогда себе не простишь этого потом…