Поезд шел по маньчжурской земле, знаменитой своими однообразными пейзажами голой степи. Правда, местами попадались небольшие заросли кустарника да редкие деревья. В довольно редко попадающихся населенные пунктах мы почти не видели людей, но зато бросалось в глаза большое количество свиней странной породы: чёрные или с небольшими белыми пятнами но, почему-то, с длинными ногами— ноги у них были длиннее, чем у наших домашних свиней. Взгляд невольно обращал внимание на многочисленные баскетбольные площадки, даже при нескольких домиках жилья. Видимо, японцы в свое время уделяли большое, внимание этому динамичному виду спорта, который хорошо развивает осмотрительность и взаимодействие между партнёрами.
Унылая природа не давала удовольствия любоваться ею всё время и окно вагона, и мы больше уделяли внимания играм в шахматы, домино, вели различные беседы, не касаясь военной тематики. В пути мы питались в вагоне-ресторане. Обслуживали нас официанты — мужчина и женщина — хороша говорившие по-русски.
Нас предупредили, что в пути надо быть осторожными во всех отношениях, так как в этом районе ещё сохранились и действуют эмигрантские боевые группы, ненавидящие советских людей. Мы ехали по территории Маньчжурии в своей форме, но без знаков воинского различия, и это вызывало любопытство посторонних. На одном из разъездов КВЖД поезд остановился, и к нашим товарищам, вышедшим немного размяться у вагона, подол шел любопытный старичок и спросил по-русски:
— Кто такие? Далеко ли путь лежит? — закурил, посетовал на житьё-бытьё, на трудности жизни и так далее. Ребята отвечали уклончиво, и он на смог ничего нужного для себя узнать, ушел в будку стрелочника. В осанке его чувствовалась военная выправка казака, да и пышные усы выдавали его прошлое.
Поезд подходил к какому-то крупному железнодорожному узлу. Пошла сильно развитая железнодорожная сеть. Большие пакгаузы, огороженные тремя рядами колючей проволоки, с изоляторами на среднем ряду, видимо, по этому ряду пропускался ток. Эти обычные «технические усовершенствования» японцев попадались потом нам на каждом шагу. На вокзальном здании было написано «Харбин». Вот он — Харбин, логово белой эмиграции в Китае. В то время, как нас информировали, в городе насчитывалось их более 30 тысяч человек. Харбин, начавший свое существование с палаток и наспех сколоченных бараков рабочих и инженеров, строящих Китайско-Восточную железную дорогу, которую царское правительство в своё время, по договору с Китаем прокладывало на маньчжурской земле, превратился в крупный город.
Следующим крупным узловым пунктом было Чанчунь, куда мы прибыли ночью. Ночь здесь была похожа на южную, было очень темно и тихо. Наш поезд свернул резко влево и пошел на Восток. Вскоре по вагонам раздалась команда приготовиться к выгрузке. Когда наше движение совпадало с движением в район Порт-Артура, где стояло много наших войск, то наши форма нас не демаскировала, а сейчас надо было готовиться сменить ее на форму войск этого района. Американская разведка не дремала. Американцам удалось поднять шумиху в прессе по одной нашей соседней части, которая должна была задолго до нас отправиться в Китай и Корею. Их переодели в гражданскую одежду, и они отправились. Однако командованию пришлось их задержать на Дальнем Востоке из-за шума, поднятого американцами.
Войну в Корее американцам удалось развязать под голубым флагом Организации Объединенных Наций, а отсюда нетрудно догадаться, что к чему. Воевали на стороне Южной Кореи американцы, австралийцы, турки и прочие.
Наш эшелон остановился в Дунфыне, и мы, засидевшиеся в вагонах, быстро их освободили. Разместились на аэродроме, который был построен за два месяца со всеми капитальными постройками для служб обеспечения и жилья для личного состава и даже с клубом, что для нас было очень и очень любопытно. Бетонированная полоса с рулежными дорожками и капонирами (укрытиями для самолетов), выложенными из джутовых мешков с землей, говорили о серьезности стройки. Двух-трёхкомнатные домики летно-технического состава были из кирпича и оштукатурены снаружи и внутри. Только отапливались они печками. Внутри имелись нары, покрытые матрацами с подушками, наполненными зерном; говорили, что это зерно чумизы. Мы спали на нарах по двое. Я разделял топчан с замполитом эскадрильи Василием Ларионовым, который на досуге очень любил слушать песню «Дороги». Мы все любили эту песню и поэтому по вечерам заводили патефон, который разносил мелодию по коридору…
Эх, дороги, пыль да туман, Холода, тревоги, да степной бурьян… Знать не можешь доли своей, Может, крылья сложишь посреди степей…