Феликс с недовольным видом стал перелистывать свою книгу, проворчав про себя почти сквозь слезы:
— Если наш почтенный, знатный дядюшка называет крестьянских детей грязными, то значит он не видал ни Волльрадова Петера, ни Гентшелеву Лизу, да и никого из нашей деревни, потому что я не знаю, могут ли быть дети милее и красивей.
— Правда, правда, — воскликнула, точно вдруг проснувшись, Христлиба, — а дочка Шульца Гретхен! Можно ли быть лучше, чем она, хотя у нее и нет таких лент на платье, как у меня!
— Полноте болтать вздор! — остановила детей рассерженная госпожа Бракель. — Вы еще не в состоянии понимать, что говорит и думает почтенный господин наш дядюшка.
Словом, никакие просьбы и вздохи детей о том, как хорошо было бы сегодня в лесу, не помогли; оба, и Феликс и Христлиба, должны были находиться в комнате, что было тем прискорбнее, что и сладкий пирог, стоявший на столе и манивший детей своим аппетитным запахом, должен был оставаться нетронутым до приезда дядюшки.
— Ах! Хоть бы они поскорее приехали! — восклицали они, чуть не плача от нетерпения.
Наконец послышался вдали лошадиный топот, и скоро к крыльцу подкатила карета, такая блестящая и так искусно украшенная золотыми бляхами, что дети ахнули от изумления, никогда не видав чего-либо подобного. Длинный, сухой господин вышел из кареты с помощью егеря, откинувшего подножку, и, обняв не сгибаясь Бракеля, дважды приложил свои щеки к его губам, проговорив:
— Bon jour[1], любезный родственник! Пожалуйста, не конфузьтесь!
Егерь между тем помог выйти из кареты маленькой толстой даме, а затем вынул из нее еще двух детей, мальчика и девочку, очень осторожно спустив их на землю. Феликс и Христлиба тотчас же подошли к высокому господину и, взяв его, как было им приказано родителями, один за одну, а другая за другую руку, поцеловали их со словами:
— Милости просим, многоуважаемый господин дядюшка!
Затем сделали то же самое с приехавший дамой, сказав:
— Милости просим, многоуважаемая госпожа тетушка!
Обратившись, наконец, к приехавшим детям, оба даже как будто немножко растерялись, впервые увидев такую нарядную одежду.
Мальчик был в великолепных, расшитых золотом панталонах и камзоле темно-красного сукна; на боку его была прицеплена маленькая блестящая сабля, а на голове надета красная с белым пером шапочка, из-под которой он как-то особенно смешно и глупо выглядывал со своим бледным, одутловатым лицом и маленькими, заспанными глазами. Девочка была одета так же, как и Христлиба, в белое платьице, но только с невообразимым множеством бантов и лент. Волосы ее были заплетены в несколько вздернутых кверху кос, а на голове сияла маленькая блестящая корона. Христлиба хотела было дружелюбно взять ее за руку, но та вдруг скорчила такую кислую, плаксивую гримасу и так поспешно отдернула руку, что бедная Христлиба даже испугалась. Феликс тоже вздумал было поближе посмотреть на хорошенькую саблю своего гостя, но тот во все горло закричал:
— Сабля! Моя сабля! Он хочет отнять мою саблю! — и, проворно убежав, спрятался за высокого господина.
Феликс покраснел от негодования и крикнул:
— С чего ты взял, что мне нужна твоя сабля? Глупый ты мальчик!
Последние слова, правда, он пробормотал совсем тихо, но господин Бракель их слышал и строго его остановил словами:
— Ну, ну! Феликс!
Толстая дама между тем сказала:
— Герман! Адельгунда! Не бойтесь! Дети не сделают вам ничего дурного. Не будьте такими капризными.
А сухой господин, заметив: «Они сами познакомятся!», подхватил под руку госпожу Бракель и вошел с ней в дом. Господин Бракель подал руку толстой гостье, а за ней в дом побежали Герман и Адельгунда. Феликс и Христлиба остались одни.
— Наконец-то разрежут пирог! — шепнул Феликс сестре.
— Ах, да, да! — весело воскликнула Христлиба.
— А потом мы побежим в лес! — добавил Феликс.
— И не будем водиться с этими приезжими недотрогами, — подхватила Христлиба.
Сказав это, дети в два прыжка очутились в комнате. Герману и Адельгунде сладкого пирога не дали, потому что это могло, как сказали родители, испортить им желудки. Взамен они получили по сухарику, которые егерь вынул из принесенной коробки. Зато Феликс и Христлиба с наслаждением приложились к сладкому пирогу, который матушка полновесными кусками разделила между всеми присутствовавшими.
Что было потом при посещении знатных гостей