«Нужно избавиться от человечка, — подумал конюх. — Утоплю-ка я его в море, а золотой сосуд разрежу на кусочки и продам знакомому ювелиру, чтоб никто ничего не заподозрил». И он сгреб Синдбада в кулак и отправился на обрывистый берег, который находился неподалеку от его дома.
Была ночь, на море было ветрено и большие волны с тяжелым грохотом набегали на прибрежные скалы.
«Надвигается буря, — сказал себе конюх, — человечку на за что не выжить в волнах. Бог простит меня за прегрешение, но собственная голова дороже…» И он размахнулся и швырнул несчастного Синдбада далеко в морскую пучину.
Синдбад пришел в ужас и горько раскаялся в своем желании покинуть теплый и уютный сосуд; он попал из огня да в полымя, теперь-то ему уж точно не уйти от смерти. Он поплыл, борясь с волнами, которые казались маленькому Синдбаду гигантскими. Он бы ни за что не доплыл до берега, если бы ему не подвернулась какая-то щепка, которая показалась Синдбаду большой доской; он вцепился в нее обеими руками, лег на нее, прижавшись всем телом, и, закрыв глаза, отдал себя на милость Аллаха.
Провидение жестоко испытывало его. Избавив от заточения в сосуде и ниспослав ему луч надежды, судьба вновь грозила ему гибелью, словно дразня его. Щепку, за которую хватался Синдбад, волны вынесли на берег, но едва несчастный перевел дух, как на него набросилась свора бродячих собак, бегавших по берегу в поисках выброшенной волнами рыбы. Синдбад закричал в смертельном ужасе, увидев над собой громадную оскаленную пасть. Но не успел голодный вожак стаи разорвать его своими клыками, как небольшая невзрачная собачонка стремглав подхватила Синдбада и, держа его в зубах, пустилась прочь. Вожак взревел, разгневанный тем, что верную добычу унесли из-под самого его носа, и ринулся вслед за собачонкой. Вместе с вожаком помчалась вся его изголодавшаяся стая. Синдбад, зажатый острыми зубами, от ужаса не мог даже стонать. Ветер свистел в его ушах, собачий лай казался ему раскатами грома.
«О Аллах, — в отчаянии помыслил он. — На этот раз я погиб окончательно…»
Собачонка, улепетывая от стаи, несла его в зубах довольно осторожно, Синдбад мог даже поворачиваться между ее зубами, но каждая его попытка высвободиться приводила лишь к тому, что зубы собачонки сжимались еще крепче. В конце концов, стиснутый зубами, Синдбад оставил попытки вырваться, закрыл глаза и, творя молитвы, смиренно начал ждать смерти. Лай преследователей с каждой минутой приближался, вскоре псы настигли беглянку, вожак вцепился зубами ей в шею, та вынуждена была выпустить из пасти добычу и коротышка Синдбад кубарем покатился по земле. И тут вдруг раздался громкий крик, брошенная суковатая палка угодила прямо в клубок сцепившихся собак. Какой-то человек отогнал псов от собачонки, унесшей Синдбада, подошел к ней и погладил ее по загривку. Голодные псы, огрызаясь, ходили поодаль, но к человеку с палкой и его собаке приблизиться не смели.
Он поднял Синдбада с земли, положил себе на ладонь и с изумлением принялся разглядывать его. Старик, подобравший Синдбада, когда-то был фокусником и акробатом, а теперь бродил по городам и селениям островами зарабатывая на жизнь попрошайничеством и игрой на дудке. Кормиться ему помогала ручная собачонка, которую он обучил воровству. То здесь, то там она крала у людей лепешки, рыбу или кости с остатками мяса и приносила добычу старику, получая от него за это кусочек сахару, который она обожала.
Старый мошенник тотчас смекнул, какой сказочный подарок послала ему судьба. Он показал Синдбаду несколько фигур местного танца и сыграл на дудке; Синдбад повторил танец. Старик удовлетворенно кивнул и кинул ему с полдюжины хлебных крошек.
На следующий день, едва забрезжило солнце, старик уселся на базарной площади и, поставив перед собой широкое блюдо с плоским дном, выпустил на него Синдбада. Затем он заиграл на дудке, а Синдбад заплясал.
Очень скоро вокруг них собралась толпа. Народ шумел, смеялся, десятки пальцев со всех сторон показывали на маленького пляшущего человечка. Восхищенные зрители насыпали старику полный подол медяков. В тот день старый фокусник впервые за много лет наелся досыта. Он лег спать под развесистым древом на окраине поселка, оставив присматриветь за Синдбадом свою собачонку. А уж та следила за ним в оба! Синдбад несколько раз пытался бежать, скрыться в травяных зарослях, но собачонка каждый раз с лаем вскакивала и ловила его, а просыпавшийся фокусник награждал неудавшегося беглеца ударами маленькой, под стать Синдбаду, плетки.
На другой день старик отправился в соседнее селение, и Синдбад вновь танцевал под звуки его дудки. К вечеру Синдбад выбился из сил, но жадный до денег фокусник, тайком от публики, стегал его плеткой и колол иглой, заставляя танцевать, кувыркаться и прыгать на потеху толпе. Мучения продолжались до позднего вечера, и лишь ночью старик оставил Синдбада в покое, поручив сторожить его своей собачонке. Так продолжалось много дней.
Синдбад постепенно свыкся с незавидной участью уличного фигляра и уже не делал попыток бежать, предоставив свою судьбу на милость Аллаха. В самом деле: куда он пойдет, если ему удастся скрыться от фокусника? У кого ему, жалкому лилипуту, искать защиты в чужой, незнакомой стране, языка которой он не знает? У него еще слишком свежи были в памяти клыкастые пасти громадных собак, чтоб он мог питать какие-то надежды на благополучный исход своего бегства. Хоть старик и обращался с ним, как с животным, ио все же давал защиту и кров. И Синдбаду ничего не оставалось, как, тая в душе обиду, продолжать собирать для него медяки от простодушных зевак.
Однажды, ближе к вечеру, когда старик сидел на рыночной площади какого-то селения и играл на дудке, заставляя изможденного Синдбада плясать из последних сил, к нему приблизились три человека с козлиными бородками, стоящими торчком на их заостренных и бледных до синевы лицах. Старик, едва взглянув на них, вскрикнул от страха и выронил дудку. Синдбад, увидев этих диковинных зрителей, прекратил танец и попятился. Было отчего прийти в ужас: у одного из незнакомцев был всего только один глаз — над переносицей, а у другого — сразу три. И хотя третий был двуглазый, но он походил на своих спутников лицом и повадкой и казался их родным братом.
Старик оторопел и что-то жалобно забормотал. Странные незнакомцы, похоже, не слушали его; взгляды их были устремлены на коротышку Синдбада. Один из них — двуглазый — что-то резко и отрывисто проговорил каркающим голосом и кинул старику золотую монету. Тот поймал ее на лету и стал униженно кланяться. Незнакомцы удалились, а спустя минуту над стариком и Синдбадом закружились три вороны, которые время от времени перекаркивались друг с другом. Фокусник устроился на ночь под эбеновым деревом, и ни он, ни Синдбад не заметили, как в ветвях того же дерева затаились вороны.
Когда сгустилась ночь и старик заснул, три черные птицы, беззвучно взмахивая крыльями, подлетели к Синдбаду, одна из них клювом схватил его за ворот халата и подняла в воздух. Синдбад закричал в ужасе, громко залаяла собачонка; старик вскочил, схватил палку и недоуменно заозирался: вокруг никого не было, а человечка и след простыл! Собака бестолково металась и как будто лаяла на луну. Три вороны с Синдбадом растворились в ночном мраке, и старик, не найдя нигде своего пленника, со злости сильно отколотил собачонку.
Вороны отнесли Синдбада на уединенную лесную поляну и здесь вновь обратились в трех колдунов — Одноглазого, Двуглазого и Трехглазого. Некоторое время они тараторили между собой на каком-то непонятном Синдбаду языке, потом Двуглазый выпрямился и, взмахнув руками, произнес заклинание. Тотчас над ним в ночном воздухе соткались какие-то белые буквы. Показывая на них пальцем, колдун принялся нараспев читать возникающие слова. Два других колдуна чутко внимали ему и время от времени переводили взгляды с букв на похищенного ими человечка. На последнем слове Двуглазый вскрикнул и перевел палец с букв на Синдбада. Колдуны разом кивнули головами, а затем один из них сорвал с пальмы широкий лист и посадил на него путешественника. Тут колдуны вновь обратились в ворон, схватили клювами лист с Синдбадом и понесли над лесом. Синдбад, замирая, держался за лист обеими руками и со страхом поглядывал вниз, где в головокружительной бездне проплывали леса, реки и города.