Ершов поднялся и прикрепил к скамейке зонт. Не успела мороженщица поблагодарить его, как он сказал:
— Вчера, очевидно, начальник проверял вашу работу, сидел целый день?
Продавщица недоверчиво посмотрела на Ершова. Но потом, вспомнив что-то, сказала:
— Вот вы о ком! — Женщина весело засмеялась. — Да какой же это наш начальник! Это же покупатель был! Побольше бы таких! Он не меньше как на пятнадцать рублей мороженого съел. Ничего не поделаешь — человек отдыхающий, отпускник! Он не только вчера, но и накануне был. Очень, говорил, мне ваша скамейка понравилась — цветы вокруг и мороженое…
— А я полагал, что это контролер проверял, как вы работаете, — проговорил Ершов.
Он купил стаканчик сливочного мороженого, простился с продавщицей и пошел в управление. Ермолина не было на месте. Ершов написал рапорт и позвонил по телефону полковнику, прося разрешения зайти.
Ровно в указанное время Ершов явился к Орлову. Лейтенанту казалось, что, читая его рапорт, начальник сразу выразит восхищение разворотливостью подчиненного, но лицо полковника, как и всегда, казалось спокойным, и невозможно было понять, как он оценивает изложенное в рапорте.
Что же установил Ершов? Он сообщил, что в киоске Союзпечати на углу улиц Зорь и имени Максимова продает газеты и журналы некий Бочкин Евлампий Гаврилович, родившийся в 1890 году в Москве. Прибыл он в Лучанск в двадцатом году. Около двадцати пяти лет занимался торговлей подержанными книгами, а с организацией в городе магазина букинистической книги работал продавцом. Как киоскер, Бочкин характеризуется положительно, активен. До приезда в Лучанск проживал в Ленинграде и, по данным архива, являлся в дореволюционном Петербурге владельцем большого магазина фотографических товаров и двух первоклассных фотографий.
Впрочем, в анкетах он скромно именует себя бывшим продавцом магазина фототоваров. Живет в Лучанске одиноко в собственном доме на Овинной улице, приобретенном в 1945 году. Соседями характеризуется несколько чудаковатым стариком. Уходя на работу, оставляет свое жилище под охраной овчарки по кличке Пион, которая знаменита тем, что лет пять назад загрызла до полусмерти вора, пытавшегося обокрасть дом Бочкина.
Эта часть рапорта, естественно, не представляла ничего особенного. То, что Бочкин в анкете, заполненной пятнадцать лет назад, о своем занятии до революции написал туманно, было понятно. Такие случаи в те времена бывали… Вторая половина рапорта представляла некоторый оперативный интерес. Но у полковника имелось правило: не хвалить прежде времени подчиненных. Он знал, что заманчивая и блестящая на первый взгляд находка в оперативной работе иногда оказывается шелухой. Требовали самой тщательной проверки такие факты, как повышенный интерес Бочкина к чертежнице конструкторского бюро номерного завода Елене Марковой, его знакомство с секретарем того же бюро Серафимом Чупыриным, наблюдение за газетным киоском неизвестного гражданина в белой курточке и соломенной шляпе…
К рапорту Ершов приложил фотокарточки Бочкина, Чупырина и Марковой, а также аккуратно выполненную схему участка местности, на которой расположен газетный киоск, дом, где живет Маркова, цветник на площади.
Орлов, отложив все это в сторону, взглянул в глаза Ершова, выражавшие нетерпеливое ожидание.
— В рапорте отсутствуют выводы, — сказал Орлов.
— Разрешите? — лейтенант приподнялся со стула.
— Сидите, сидите! — махнул рукой Орлов.
— У меня есть версия, товарищ полковник, — начал Ершов. — Но она мне кажется одновременно и слишком простой и фантастической. Это вполне закономерно. Я знаю, каждому из нас, занимающемуся розыском Пилади, в некоторые моменты кажется, что вот этот вариант и приведет к цели… Сейчас у меня как раз такое состояние…
— Я понимаю вас, — заметил Орлов, — и хочу предупредить, чтобы вы не слишком глубоко влюблялись в вашу версию, чтобы трезво отнеслись к ней, чтобы у вас хватило мужества и настойчивости вести дело и после того, если первая версия окажется несостоятельной… Вам понятно?
— Да. Если я не достигну цели, это не смутит меня, товарищ полковник! — твердо заявил Ершов. — Наоборот, во мне возрастет упорство.
— Это хорошо, товарищ Ершов. Так и надо смотреть на свою работу, — сказал Орлов, пристально глядя на лейтенанта, который оживился еще больше, поняв, что его ответ понравился полковнику. — Назовите вопросы, подлежащие проверке в связи с выдвинутой вами версией.
У Ершова все уже было продумано, и, несколько волнуясь, он сказал:
— Первое — найти неизвестного в белой курточке, установить, кто он. Второе — выяснить характер, поведение и образ жизни Марковой и Чупырина и могут ли они быть использованы в шпионских целях. Третье — запросить из Ленинграда исчерпывающую информацию о Бочкине и установить за ним тщательное наблюдение.
Пока Ершов излагал свои мысли, Орлов, всматриваясь в фотокарточки, приложенные к рапорту, старался проникнуть в характеры людей, привлекших внимание молодого оперативного работника.
— Вы все сказали? — спросил Орлов, когда прошла почти целая минута после того, как Ершов замолчал и сидел в напряженном ожидании.
— Да.
— Ваша версия, товарищ Ершов, простая и смелая, — начал Орлов, перелистывая рапорт. — Вы представили себе, какие могут быть результаты? Подумали — это очень хорошо! Как вам удастся найти гражданина в соломенной шляпе и белой курточке? Это, пожалуй, самый сложный вопрос. Допустим, после многих усилий вам это удастся: вы его увидели где-то. Начнете проверять, и оказывается, что он, например, бухгалтер артели «Прогресс», от безделья в период отпуска гуляющий по улицам города и поедающий большое количество мороженого… Причем этот бухгалтер живет в Лучанске безвыездно пять или десять лет! Вот и рушится ваша версия… Все, что вы намечаете провести в отношении Марковой и Чупырина, не представляет сложности и не потребует много времени. Вы обратили внимание на фото? Маркова — красавица. Бочкин — одинокий человек. Подумайте о возможных мотивах его повышенного интереса к этой девушке. Может быть такая ситуация? Вполне! Устанавливать сейчас за Бочкиным наблюдение нет оснований, но об этом мы все же подумаем. Что нужно сделать в первую очередь и немедленно — это запросить Ленинград о Бочкине. Запрос сделайте развернутый… Что же касается розыска неизвестного в соломенной шляпе, то разрешить вам искать его специально я не могу. Все же в целом вашу версию надо иметь в виду. Бочкин и эти молодые люди с завода уже сами собой интересны…
Ершов опустил голову. «Вот получил холодный душ для пылкого воображения», — подумал он.
Полковник отлично понимал состояние лейтенанта. А что он мог поделать? Не мог же так, сломя голову, бросить Ершова на поиски неизвестного, когда отлично знает, сколько нерешенных задач стоит перед Ершовым. И на все нужно время… Вот они сейчас сидят здесь, погруженные в свои думы, а мерзавец Пилади уже вершит свое грязное дело, и, может, через минуту-другую сообщат о диверсии…
Орлов встал. Ершов тоже моментально поднялся и, понимающе взглянув на Орлова, сказал:
— Все ясно, товарищ полковник! Я могу идти?
— Идите, — протягивая лейтенанту руку, сказал Орлов.
Ершов в этом рукопожатии почувствовал одобрение, и глаза его снова задорно заблестели.
Как только Ершов вышел из кабинета, явился Ермолин. Полковник посылал его в отдел уголовного розыска милиции выяснить, какие еще данные добыты по делу Моршанского. Но новостей не было. Убийство оставалось нераскрытым. Несомненным являлось, что совершено оно не с целью ограбления, так как при убитом нашли деньги и дорогие часы. Эксперты утверждали, что зарезал Моршанского человек, обладающий большой физической силой, преступник был в перчатках.
Выслушав Ермолина, Орлов подал ему рапорт Ершова и сказал:
— Вот прочитайте внимательно, поговорите с Ершовым, посоветуйте ему, как поступить. Два ума — хорошо, а три — еще лучше. Мое мнение он вам скажет.
Основное здание конструкторского бюро Лучанского номерного завода в те дни находилось на ремонте. Конструкторы и чертежники временно разместились в деревянной надстройке над цехом сборки. Это было огромное продолговатое помещение с большими окнами. В глубине у стен, как командирский мостик, возвышался стол главного конструктора. Вдоль стены по правую сторону работали конструкторы, по левую — чертежники. Чупырин вместе со шкафами, заполненными документацией, был отделен от общего помещения стеклянной перегородкой.