— Не финтите! — вырвалось у Адамса. — Знайте раз и навсегда: все ваши так называемые обстоятельства прекрасно известны.
Бочкин склонил голову набок, пожал плечами и отвернулся.
— Чуева, надеюсь, помните? — спросил Адамс, насмешливо глядя на старика.
Бочкин поднял голову.
— Помню… Умерла и его жена. Теперь в доме живет его брат, старик совсем…
— Как дела с поручением Родса?
Бочкин ждал этого вопроса и решил не трусить. Он сказал:
— Сроки давно истекли…
— Есть люди, которые все помнят, — холодно проговорил Адамс. — Не у всех, как у вас, короткая память! Мне известно, что вас об этом пытались спрашивать и год, и четыре, и девятнадцать лет спустя… Словом, не забывали!
Адамс, произнося эти слова, наблюдал за лицом старика, и ему казалось, что одна за другой спадают маски с этой хитрой физиономии: так менялось на ней выражение.
На дворе раздался протяжный вой. Бочкин вскочил с дивана и бросился к занавешенному окну.
— Это ваша собака приходит в себя, — взглянув на часы, сказал Адамс. — Так ничего не знаете?
Бочкин угрюмо посмотрел на племянника и повторил:
— Ничего.
— Неправда! — отчеканил Адамс и подумал: «Дядюшка — прохвост наивысшей марки. Судя по всему, ему здесь отлично живется…»
— Ничего не знаю, — с прежней настойчивостью сказал Бочкин.
Но не так-то легко было сломить упорство Адамса. Он подошел вплотную к старику.
— Как все-таки дела с выполнением поручения Родса?
— Никак, — ответил старик. Задыхаясь от гнева, он продолжал: — Очевидно, Родсу нечего было делать все эти годы, как только помнить о каких-то бумажках Чуева!
Вой на дворе повторился. Бочкин вытащил из кармана носовой платок и вытер вспотевшее лицо. Адамс ощутил тонкий запах дорогих духов и подумал, что старик еще по-молодому цепляется за жизнь.
— Идите, напоите собаку холодной водой, — сказал Адамс и, подойдя к окну, отогнул край занавески.
Бочкин торопливо вышел из комнаты. Адамсу было слышно, как на кухне полилась из крана вода. Продолжая стоять у окна, Адамс наблюдал за суетней Бочкина возле собаки.
Когда он вернулся в комнату, Адамс уже сидел в кресле и курил. Бочкин хотел опять оставить племянника одного, но тот указал ему на диван и сказал:
— Ваше поведение, дядюшка, никуда не годится. Увиливая все эти годы от позывных, вы поступали не по-джентльменски… Я думал пощадить вас, но вынужден сказать прямо: ваша расписка на деньги, полученные от Родса, находится не в какой-то частной конторе, а в государственном учреждении. Учтите! Она потеряет свое значение только после смерти Евлампия Бочкина. Вынужден также напомнить, что во время поездки с Родсом по России в четырнадцатом году вы сделали для него несколько обзорных записок со сведениями экономического характера по центральной России, Сибири и Дальнему Востоку… Значение этих записок вам прекрасно известно. Вы были ценным помощником Родса. Вам также понятно, что Честер Родс и в то отдаленное время был фотографом-художником только для маскировки… Поймите: дальнейшее уклонение от порученных вам обязанностей ставит под угрозу вашу свободу, жизнь…
Все это Адамс проговорил спокойно, но Бочкин воспринимал слова, как удары. У него задрожали колени.
— Предупреждаю, — продолжал Адамс, подойдя к Бочкину, — если у вас возникнет мысль сообщить властям о моем пребывании, то пеняйте на себя. Вам после этого не жить. А жизнь, судя хотя бы по тому, что вы спрыскиваете свои носовые платки дамскими духами, вам еще дорога… Родственные отношения здесь ни к чему!
— Довольно! — взмолился Бочкин.
— Потерпите! — продолжал Адамс. — Знайте: Родс еще весьма крепкий старик и слывет самым квалифицированным знатоком России. С его мнением считаются в высших сферах. Вам он приказал передать: в случае благополучного выполнения задания будет полное прощение и щедрая благодарность! В ином случае… Впрочем, это вы и сами знаете.
— Да я ничего… Я готов… — окончательно струсив, проговорил Бочкин.
Адамс, испытующе глядя на старика, продолжал:
— Родс категорически настаивает на раскрытии тайны Чуева. Имеющиеся у Родса данные дают основание считать, что тайна Чуева так и не вышла за пределы того дома, в котором он жил.
— Что я должен сделать? — спросил Бочкин.
— Во-первых, достать материалы Чуева, — ответил Адамс. — Это целиком возлагается на вас. Можете рассчитывать на мою помощь. Во-вторых, для начала расскажете о своих знакомых в Лучанске и особенно о тех, которые работают на номерном заводе на Петровском шоссе… В третьих, будете делать все, что я сочту необходимым…
Бочкин усиленно закивал головой и стал рассказывать. Адамс внимательно слушал, задавал вопросы, иногда подходил к окну и посматривал на двор, по которому уже бегала овчарка, позвякивая цепью. Когда Бочкин замолчал, Адамс спросил:
— Что вы не спросите о моих матери и отце?
— Да, да, — засуетился Бочкин. — Все хотел осведомиться, да не о том разговор шел…
— Их нет уже в живых… Но о семейных делах поговорим после.
— Ах ты боже мой! — сокрушенно воскликнул Бочкин.
— Женщина у вас в городе есть? Любовница?
— Какие там женщины! — замахал руками Бочкин. — Давно я в тираж вышел…
— А что это за девушка была здесь? — спросил Адамс.
— Клиентка одна! За журнальчиком приходила, — ответил Бочкин и отвел глаза в сторону.
— Где работает?
Бочкин замялся. Рассказывая о своих знакомых и тех из них, которые работают на номерном заводе, Бочкин сознательно не назвал Лену.
— Разве это тайна? — продолжал интересоваться Адамс.
— Работает на том же заводе, о котором ты спрашивал, — неохотно ответил Бочкин.
— Кем?
— Чертежницей в конструкторском…
— Отлично! В чем ее слабости?
— Мечтала стать киноактрисой, но не вышло дело… Во власти экрана до сих пор… У меня покупает кинолитературу.
— Комсомолка?
— Да…
— Любовник есть?.
Бочкин молчал, угрюмо глядя в угол комнаты.
— Есть любовник? — строго повторил Адамс.
— Нет… Не знаю, — невнятно проговорил Бочкин.
Адамс презрительно улыбнулся. Бочкин посмотрел на него и сказал:
— А собака теперь не будет болеть?
— Ну и мастер же вы юлить! — обозлился Адамс, — Меня не собака интересует… Есть у нее любовник?
— Не знаю…
— Тогда я знаю! — раздраженно выкрикнул Адамс, — Вы ее хотите сделать своей любовницей!
— Видишь ли, Жорж… — начал Бочкин.
— Все ясно! — перебил Адамс. — Можете отличиться в любовных похождениях, но только после моего отъезда, а теперь из этой дряни нужно выжать все до капли, как воду из губки!
— Она ничего не знает о заводе… У них все засекречено, — попытался соврать Бочкин.
— Вы разговаривали с ней о заводских делах?
— Нет… Но предполагаю…
— Предполагаете! — огрызнулся Адамс. — Ни к черту не годятся ваши предположения! Знайте! Мы с вами существуем для борьбы с коммунизмом! Это — главная цель нашей жизни. Собственные удовольствия потом. Вам, чтобы получить прощение, нужно старательно потрудиться и только после этого завлекать молоденьких девушек в свой расписной домик! Учтите, я вас буду держать в клещах, и при малейшем сопротивлении клещи сомкнутся…
— По какому праву ты меня стращаешь? — спросил Бочкин.
— И вы еще спрашиваете, по какому праву!
Бочкин дрожал. Ему показалось, что вся его жизнь затиснута в какое-то узенькое пространство, в котором невозможно не только повернуться, но даже вздохнуть полной грудью.
Адамс, видя, что старик напуган, отошел от него и стал рассматривать развешанные на стенах портреты. Потом спокойно спросил:
— Для чего эта галерея?
— Это моя любимая комната… Здесь я отдыхаю. Женщины всегда были моей слабостью…
— Это портреты знакомых? — удивился Адамс.
— Нет. Совсем нет. Это из журналов. Если портрет чем-то затрагивает струны моей души, я его извлекаю из журнала и — сюда. Здесь двести девять портретов. Каждой я даю имя, и она становится моей знакомой…