Олег Игоревич Казаринов НЕИЗВЕСТНЫЕ ЛИКИ ВОЙНЫ Между жизнью и смертью
Эта книга не о военной славе и бесславии, а о тех ужасах, которые несёт людям война.
АвторВойна есть — хамелеон.
КлаузевицГлава 1 Бич Божий (Вместо предисловия)
Чтобы успешно вести войну против войны, надо прежде всего знать, что такое война.
Франц МерингНикогда ещё война не казалась мне такой мерзостью.
НаполеонВоенная история увлекала меня с юных лет. Я запоем читал книги о войне, играл в солдатиков и бегал на фильмы «про войну», как и большинство мальчишек. Грозная поступь римских легионов, отчаянные штурмы рыцарских замков, героика Суворовских походов и Наполеоновских войн, «волчьи стаи» подлодок — мне было интересно всё!
Годы проносились один за другим. Мои сверстники шли играть в футбол и всё больше оказывали внимания противоположному полу. А я тем временем жадно «глотал» разные учебники и пособия по истории, часами корпел над военными картами, схемами и таблицами. Звон мечей, гром бортовых залпов, треск мушкетов, рычание танков и рёв бомбардировщиков казались мне такими романтичными! Гораздо романтичнее ухаживания за девчонками.
Со временем моими настольными книгами стали мемуары маршалов, воспоминания ветеранов, дневники военных корреспондентов, сборники документов. Я настолько погружался в описание бесконечных войн и сражений, что невольно представлял себя то в македонской фаланге, то в монгольском тумене, в швейцарской баталии или в шведском фирфенлейне, в гренадерском каре или за штурвалом истребителя.
Позднее я начал собирать видеотеку из документальных фильмов о войне и газетный архив. Благо военных кинохроник сейчас показывают много. И наших, и зарубежных. В прессе порой появляются публикации, мягко говоря, расходящиеся с традиционными взглядами на историю и войну.
Отрывочные фразы из интервью с участниками войны, фрагменты репродукций картин, незначительные высказывания в тексте и даже отдельные слова стали складываться в моём сознании в какую-то другую войну. В НАСТОЯЩУЮ войну.
И я всё чаще вспоминал, как в детстве, насмотревшись военно-патриотических фильмов, я спрашивал своего дедушку: «Деда, а ты на войне стрелял?» И мой дед, Николай Фёдорович Воробьёв, прошедший войну танкистом и закончивший её командиром роты, неохотно отвечал: «Стрелял». «А попадал?» — не отставал я. «Не знаю, — уклонялся он от прямого ответа. — Куда-то стрелял, а попадал или нет — не видел». Став взрослым, я понял, что он просто берёг меня от подробностей. Но тогда я был разочарован. Мне бы так хотелось, чтобы мой дедушка рассказал, как он строчил из танкового пулемёта, а фашисты кучами ложились под его очередями. Как в кино.
Но вместо этого дед рассказывал о том, как наши танки стреляли друг по другу из-за неразберихи («Эх, вот тогда мы драпали!»); как солдаты, заходя в венгерские, румынские и австрийские дома, прежде всего сбрасывали свои рубахи, покрытые вшами, и надевали чистые, вытащенные из шкафов; как поднимались вверх по Дунаю на баржах, а навстречу плыли обломки впередиидущих транспортов, подорвавшихся на минах; как мадьяры днём выходили к своим освободителям с цветами и аккордеонами, а по ночам подкладывали взрывчатку под гусеницы советских танков… Он много рассказывал. Но всё это мне по молодости представлялось таким скучным и неинтересным.
«Деда, а ты был ранен?» «Был контужен», — отвечал дед как-то смущённо, словно был виноват в том, что судьба берегла его. И он рассказал о том, как во время бомбёжки прикрыл своим телом новобранца, но осколок пролетел у него под мышкой и убил парня, а дед был оглушён взрывной волной. Он вспоминал, как его приводили в чувство солдаты, а он только по их разеваемым ртам понимал, что они его зовут. «Не сберёг мальчишку», — мрачнел дед, говоря об этом. Мальчишку! Ему самому было тогда едва за двадцать.
«Дед, а за что тебе дали орден?» — показывал я на Красную Звезду. И он рассказал, как во время атаки, под немецким огнём, починил два остановившихся из-за неисправности танка, какими испуганными были их экипажи, как он полз к ним, «словно лягушка»… Но и это мне, дураку, казалось настолько будничным и тыловым, что я слушал вполуха и даже, к стыду своему, уже не помню, за что мой дед получил вторую Красную Звезду.
Как бы я хотел воскресить его и поговорить с ним по-взрослому, задать тысячу вопросов, услышать ответы!
Прошло много времени, прежде чем я стал понимать, что за описанием славных подвигов, за изображением жирных победоносных стрел на картах, за победными реляциями и за сухим языком приказов скрываются события страшные, отрицающие все человеческие нормы и законы. За ними стоят страдания и поступки столь жестокие, что разум отказывается их принимать.