Самих офицеров разжаловали, бросали в крепость, ссылали. («Гильотина уничтожила у офицеров всякую склонность к предательству».)
Со временем меры ещё более ужесточались.
28 сентября 1941 года генерал армии Г.К. Жуков издал шифрограмму № 4976, где говорилось: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны, и по возвращении из плена они также будут все расстреляны».
Начальник штаба ОКБ, генерал-фельдмаршал В. Кейтель подписал приказ от 5 февраля 1945 года: «За тех военнослужащих вермахта, которые, попав в плен, совершают государственную измену и за это по имперским законам должны приговариваться к смертной казни, отвечают их родные своим имуществом, свободой или жизнью».
Казалось бы, людей не стрелять надо, а лечить, но во время войны это невозможно. Некогда. Других людей нет. И «клин выбивали клином». Со страхом боролись при помощи страха.
Военюристы признавались: «Страх был нужен, чтобы заставить людей идти на смерть. И это в самые напряжённые бои, когда контратаки, а идти страшно, очень страшно! Встаёшь из окопа — ничем не защищён. Не на прогулку ведь — на смерть! Не так просто… Я ходил, иначе как мне людей судить? Потому и аппарат принуждения, и заградотряды, которые стояли сзади. Побежишь — поймают. Двоих-троих расстреляют, остальные — в бой! Не за себя страх, за семью. Ведь если расстреливали, то как врагов народа. (…) Страхом, страхом держали! Что касается нас, то в месяц мы расстреливали человек 25–40. Это я потом, когда подсчитали, ужаснулся».
Слово ветерану В. Котову: «…Расстрелами дезертиров и паникёров у нас до холодов сводный взвод нашей же дивизии занимался. И все знали, кого и за что расстреливают. А потом все мы по приказу маршем проходили по месту захоронения расстрелянных трусов и паникёров, чтобы и памяти о них не осталось, как говорил замполит в заключительном слове. Страшно? Верно. Но все понимали, что, наверное, так и надо было, раз ничего другое уже не действует. (…) Война же шла! А чтобы понять войну, её пережить надо».
Другой ветеран, инвалид войны П. Соловьёв, вспоминал такой эпизод: «Командир приказал мне сбегать в тыл и поторопить доставку (снарядов). Я сломя голову без оружия и пилотки побежал выполнять приказание. Тут я заметил, что по всему полю, пятясь, отступает пехота. Среди отступающих я заметил капитана, который, матерясь, пытался остановить солдат. Причём он расстреливал каждого, к кому подбегал. Я бежал прямо на него. В этой ситуации я не мог объяснить причину, зачем я бегу и куда. Он подбежал ко мне: „Где твоё оружие, сволочь?“ и в упор выстрелил в меня. Пуля просвистела над ухом. Я упал на землю и с ужасом ждал контрольного выстрела. Но капитан был уже далеко от меня. Он расстреливал каждого, к кому подбегал. Я поднялся и побежал на передовую в свой расчёт (вернулся, не выполнив приказа! — О.К.). Снаряды нам подвезли. Мы отбили танковую атаку, потеряв 2/3 своего батальона. После боя меня бил озноб. Смерть тебя ждала не только впереди, но и сзади. О войне написано много. Но вся правда ещё не написана».
Смерть ждала повсюду. Безысходность приводила к отупению и равнодушию к собственной жизни. Наступала мрачная обречённость.
Но суровые меры приводили к желаемым результатам: большинство предпочитало принять смерть от рук врага в бою. И не только среди солдат.
Советские генералы отмечают «истерическое самопожертвование» фольксштурма в бою на Тельтов-канале. Немецкие старики и мальчишки кричали от страха, плакали, но дрались и десятками сжигали фаустпатронами наши танки.
В своём дневнике Й. Геббельс отмечал фронтовые сводки о советских потерях за месяц боёв 1945 года. Не для пропаганды. Для себя.
«7 марта: „…В этом районе подбито 136 танков противника“.
15 марта: „Об ожесточённости боёв говорит тот факт, что только на этом участке в течение вчерашнего дня было подбито 104 советских танка“.
16 марта: „Всего в Восточной Пруссии подбито вчера 88 советских танков“.
18 марта: „В ходе боёв, которые велись вчера между Билицем и Козелем, а также севернее Нейсе, уничтожено 239 советских танков“.
20 марта: „Несмотря на большую нехватку у нас боеприпасов, в районе Хайлигенбайля было подбито 102 советских танка“.
24 марта: „До настоящего времени все атаки отражены при чрезвычайно больших потерях противника в живой силе и технике: только на этом участке вчера было подбито 143 советских танка. К северо-западу и юго-западу от Кюстрина (…) подбиты 55 вражеских танков“.
25 марта: „Наши соединения добились полного успеха в обороне: они отбили все атаки, кроме незначительных вклинений, и уничтожили 112 танков. (…) Позавчера на этом участке было подбито 116, а вчера — 66 советских танков“.