Через час с четвертью он достиг реки Лапатайи, перешел ее вброд по колено. Выкурив трубку и пройдя немного от берега, Н. Альбов углубился в густые заросли калафата и какого–то растения из семейства сложноцветных. Чуть заметная от берега тропинка пересекла небольшое сухое болото и уперлась в начавшийся подъем на гору Сьерра Сюзанна. В лесу на склоне этого возвышения она потерялась, и Н. Альбов двинулся вдоль склона, ориентируясь на просвету между деревьями. По левую руку лежали склоны Сьерра Сюзанны, а по правую — снежные вершины другой горы, Мартиал. Пока его поход больше напоминал прогулку, 4–5 км в час, неплохая скорость, учитывая, что он шел один, без проводника, в совершенно незнакомой местности. Подойдя к реке, Н. Альбов задумался, Лапатайю он уже перешел, а если эта река течет с седловины, то где же сам перевал? Может, она сделала петлю? Н. Альбову ничего не оставалось, как продолжать свой путь, рассуждая, какую же реку он уже переходил. Двигаясь так же, справа — река и гора Мартиал, он прошел час, другой. А перевала все не было.
Приближалась ночь. Ботаник был уже 4 часа в пути. Где же поселок? И чтобы не искушать судьбу, Альбов решил заночевать в лесу, на берегу реки. Расчистил от валежника небольшую полянку, развел посередине костер, запасся дровами на ночь. Два стакана горячего шоколада утолили голод. На лагерь путешественника быстро опустилась темная огненно–земельская ночь. Вышла полная луна. Она «озарила серебристым светом воды реки, в то время как в лесу стоял таинственный мрак. Река делала крутой поворот в этом месте и, казалось, бежала из ущелья напротив, из–за которого виднелись снежные пики, ярко сверкавшие в лунном свете».
В 6 часов забрезжил рассвет, и Н. Альбов стал собираться в путь. Стакан шоколада и трубка на завтрак, а далее — снова в путь. Но река все не отпускала его; она так и вьется рядом, делает зигзаги, но не уходит. Вот и очертания Сьерра Сюзанны стали уменьшаться, они уже были еле различимы. Начался лес, прошло 3 часа. А Лапатайи все нет и нет. Дальше путь стал хуже: болотистый лес, поросший непролазным кустарником. Н. Альбов рискнул подняться на перевал, надеясь увидеть оттуда озеро и бухту Лапатайя, но… обнаружил лишь уходящие под горизонт покрытые лесом холмы. Надеясь увидеть хотя бы что–то обнадеживающее, он взобрался еще выше, на большую вершину. О, ужас, и отсюда тоже одни холмы, покрытые лесом до горизонта. Его уже начало одолевать отчаяние. Нужно было залезть еще куда–то, чтобы получше разглядеть путь вперед. Даже с высокого дерева ничего хорошего он не увидел. Куда идти? Он уже прекратил думать о Лапатайе, лишь бы выбраться из этой ловушки.
И Н. Альбов побрел наудачу. Местность слева от него стала понижаться, так может быть, рядом море? Николай Михайлович скорее бежал, чем шел. В таком темпе прошел час. Тогда путешественник решил подняться на ближайшую к нему вершину и оглядеться. И о, радость, вдали блеснул залив моря! «Я был спасен. Раз я на берегу моря — то гарантирован от голодной смерти; я мог прожить несколько дней, питаясь только ракушками». Так думал русский ботаник, принявший сразу облик огненно–земельского Робинзона, хотя бы в мыслях. Выйдя к заливу, он ясно понял, это — не залив у Лапатайи. А что же это за место? Где он очутился? Увидев начало залива, Н. Альбов решил отправиться туда. Вскоре береговые утесы обернулись и вынудили его залезть в лес. Но тут он опять стал, как слепой. Впереди маячила крутая лесистая возвышенность. Уж оттуда–то наверняка видна эта злосчастная Лапатайя. Подъем крутой, тяжелый, сапоги промокли. Близился вечер. Вместо 4–5 часов пути, как предрекали ему в Ушуайе, на деле выходит уже вторые сутки. Ночевать тут, на вершине? Без воды, да еще пошел дождь. Нужно было спускаться вниз, к ручью. Пока Альбов шел, подсчитал: за 8 часов хода, наверняка, сделал километров 30, не меньше. А во рту с утра маковой росинки, кроме малюсенькой плитки шоколада, не было.
Спустившись к ручью, Альбов решил развести костер. Новая трагедия — спички промокли. Он закрылся буркой, по которой барабанил дождь. Чиркал спичками, они не зажигались. Осталась одна. От нее зависела его дальнейшая жизнь. «Какими заботами окружил я ее. Я обернул ее трутом, который был, по счастью, сух, чтобы не пропала даром ни малейшая искорка. В другой руке я держал наготове стеариновый огарок, чтобы принять огонь». Ему повезло, спичка зажглась, высекла огонь. Теперь путешественник был с теплом. Н. Альбов развел небольшой костерок. Огонь подбодрил путника. Бурка промокла насквозь, и теперь уже под ней лило, как и на улице. Отчаяние стало одолевать Н. Альбовым. Но твердая вера в «Верховное Существо, в Его справедливость и Его непреложные законы придала мне силы». С нетерпением дождавшись следующего утра, путешественник соорудил нехитрый завтрак; опять тот же стакан горячего шоколада и галета подкрепили его. На месте своего вынужденного ночлега он оставил визитную карточку: «Вышел из Ушуайи в Лапатайю 26 марта и потерял дорогу».