– Ты бы, Прохор, поменьше критику наводил. Ну, когда со мной разговариваешь, это ладно. А то ты небось и при чужих людях распространяешься. А люди всякие бывают. И в дневник, наверно, записываешь?
– Пишу, – неохотно ответил Порошин.
Он всегда испытывал неловкость при упоминании о дневнике. Это было его давнишнее пристрастие, его сугубо личный секрет, о котором знал только один Ермаков.
– Вот-вот, ты не очень-то распространяйся в своих тетрадках, – сказал Степан Степанович. – Дневник – это, брат, документ. Не дай бог, попадет в чужие руки.
– Он у меня в сейфе, – усмехнулся Порошин.
– Кому надо, тот и из сейфа достанет… Ты больше на свои личные переживания упор делай, а службу не трогай.
– Ладно, учту столь ценное предложение… Выпьем, что ли, за все хорошее?!
– Твое здоровье.
В комнату стремительно ворвалась Неля с портфелем под мышкой. Серая жакетка переброшена через плечо. Волосы выбились из-под берета.
– Так и знала! – воскликнула она. – Опять бражничаете! Опять накурили!
– А «здравствуйте» где? – спросил Порошин. – На улице забыла?
– Ничего не забыла. – Она ткнулась губами в висок полковника. – Вот. А теперь окажите, кто меня обманул, кто на аэродром свозить обещал?
– И свезу.
– Когда?
– До нового года.
– Надежно?
– Слово, – смеялся тот, не сводя глаз с тонконогой девчонки.
А Степан Степанович отметил про себя, каким ласковым стал вдруг его взгляд.
– Что вы едите? – спросила Неля. – Ты почему, папа, грибы не достал?
– Ты же не велела трогать.
– Не велела, пока дяди Проши нет. Жадничаешь?
– Попался, Степаныч, – погрозил пальцем Порошин, притянул Велю к себе, заправил под берет волосы. – На глазах ты растешь, коза.. Куда бежишь-то опять? Посидела бы с нами.
– Некогда. Чертить надо. Поставила на стол грибы и ушла.
– Верста коломенская, – вздохнул Ермаков.
– Хорошая девка! Отдал бы ты мне в дочери ее, Степаныч. Скучно мне одному.
– Она тебе в жены годится…
– Ну, стар я. Как дочку люблю ее, уж ты не ревнуй. Помню, на горшок ее когда-то сажал, а теперь поди ж ты!
Выпив, помолчали. Степан Степанович открыл форточку, шлепая домашними туфлями, вернулся к столу.
– Ну, чем занимаешься, генштабист?
– Прикурить дай. – Порошин потянулся через стол. – Немецкое вторжение во Францию анализируем. Ищем, что противопоставить машинам и нахальству. Техники у нас еще маловато, да и танки в основном с противопульным бронированием. Но главное – люди. Сам знаешь: в частях такая нехватка водителей, что трактористов приходится сразу на танк сажать…
– Раньше надо было браться за это.
– До всего руки не доходят.
– Иной раз руки, иной раз и головы. Комдив Дьяконский когда еще колья ломал, доказывал, что крупные механизированные соединения позарез нужны. На этом деле он, может быть, и шею себе свернул… И теперь спешим. У немцев армия танками с противоснарядным бронированием оснащена, а у нас еще опытные экземпляры испытываются.
– Дьяконского я знал, Степаныч. Голова у него действительно хорошо работала.
– По его делу, Прохор, с тобой посоветоваться хочу. Ты служил с комдивом?
– Довелось немного.
– Понимаешь, Прохор, – смущенно улыбнулся Степан Степанович. – Тут ко мне из провинции двоюродный племянник приехал, письмо привез. У Дьяконского сын вырос, мечтает стать командиром. Дьяконская просит меня с сослуживцами мужа поговорить, помочь парню.
По тому, как посуровело лицо Порошина и плотно сомкнулись челюсти, Ермаков понял, что Прохор этим делом заниматься не станет.
– Где сейчас парень?
– Взяли в армию.
– Ты, Степаныч, службу рядовым начинал. И я к тебе на батарею тоже рядовым пришел. А теперь вот оба полковники… И вообще, какой это, к дьяволу, командир, ежели он горячей каши солдатской до слез не хлебнул!
– У нас другое положение было.
– А я тебе окажу так: если этот Дьяконский парень стоящий – он своего добьется. А если слизняк, тряпка, то и толковать о нем нечего. И тебе благотворительностью заниматься не советую. Ты его знаешь? Нет. И я не знаю, чем он дышит. Там, на месте, люди посмотрят, подумают, на что он годен.
– Ладно, пусть служит, – тихо сказал Ермаков.
Помолчав, спросил:
– Ты куда едешь теперь?
– В Свердловск. Заводик есть один, и дел там сейчас куча.
– Когда отправляешься?
– Завтра. Билет в кармане.
Надев шинель и туго стянув ее ремнем, Прохор Севостьянович вышел в гостиную проститься с Нелей.
– Значит, до нового года на аэродром! – напомнила она, подавая руку.
– Как только вернусь… Да что ты мне локоть тычешь, – грубовато пошутил Порошин. – Большая стала? Замуж выйдешь, все равно за руку прощаться не буду.
– А как же?
– Вот так. – Порошин поцеловал ее в щеку.
– Очень уж не командирское прощанье, – засмеялась она.
Прохор Севостьянович медлил, долго надевал перчатки. Потом, улыбнувшись виновато, спросил Нелю:
– Ты ведь не учишься завтра? Проводила бы на вокзал старика.
– Ну?! – удивилась она. – Зачем это?
– Что-то, знаешь, грустно мне теперь уезжать в одиночку. Всех провожают, а меня нет… Ты мне рукой помашешь… Ну, как?
– Хорошо, – сказала она, серьезно глядя ему в лицо. – Хорошо, я провожу.
Победа во Франции принесла Гейнцу Гудериану звание генерал-полковника и укрепила его авторитет. Теория молниеносной войны, которую генерал разработал и применил на практике, снова полностью оправдала себя.
Осенние дни 1940 года Гудериан провел дома, отдыхая после трудного лета. Он был доволен, что его отозвали на родину. В Германии, казалось, даже воздух был другой, благоприятно действовал на нервную систему. После разрушенных французских городов Гудериана радовала чистота на улицах, ровные газоны с подстриженными кустами. Генерал считал, что готическая архитектура немецких городов, с ее прямыми линиями и правильными пропорциями, благотворно отражается на образе мышления людей, приучает их к строгости, дисциплинирует, помогает рассуждать логично и просто.
В октябре Гейнц отметил двадцать седьмую годовщину помолвки со своей Маргаритой, верной и нежной подругой. Ой все эти годы прожил в полном согласии с женой.. Они не ссорились, не изменяли друг другу. Маргарита была достаточно хороша как женщина – Гейнцу не приходилось заглядываться на других.
Жена вырастила ему двух сыновей – прекрасных солдат. Теперь, когда кончились боевые действия во Франции, Гудериан был спокоен за них.
Благоприятно складывалась международная обстановка. Германия стала, наконец, действительно великой державой. Вместе со обоими союзниками она могла теперь диктовать условия западному миру. Над Англией шли воздушные бои. На берегу Ла-Манша немецкие войска сосредоточивали плавсредства, готовясь провести операцию «Морской лев» – высадку на Британские острова. Все шло хорошо. Были, правда, неудачи у итальянцев в Греции и в Северной Африке. Но в общем развитии событий они большого значения не имели.
Гитлер ненавидел коммунистов. Было ясно, что пакт о ненападении, заключенный с Советами, нужен для того, чтобы, разгромив врагов на западе, укрепить тыл и лишь после этого бросить все силы на восток. Рано или поздно так будет – жизненные пространства на востоке немецкому народу необходимы.
Генерал снова, в который уже раз, перечитывал программную книгу Гитлера «Моя борьба». Фюрер упрямо и настойчиво добивался того, о чем писал. Не было оснований сомневаться и в том, что он не отступит от своих взглядов, изложенных в четырнадцатой главе второго тома книги.