– Однако в военное училище меня не взяли. Боюсь, что и на сверхсрочную службу не оставят. Капитан Патлюк поспешит демобилизовать меня в первую очередь, чтобы избавиться от беспокойства.
– Вполне вероятно, – согласился Бесстужев. – Но решать будет не один Патлюк. Обратитесь в политотдел, к комиссару Коротилову. А я поддержу вашу просьбу…
По железнодорожной насыпи прогрохотал поезд, прошел туда, где темным горбом высился над Бугом мост. Вот на мосту показался паровоз, фермы окутались дымом. Потянулась длинная вереница товарных вагонов.
– В Германию, – буркнул Дьяконский. – Хлеб да нефть возим.
– Хлеб – это мир.
– По мне лучше война, – вырвалось у Виктора.
– Вы серьезно? – замедлил шаг Бесстужев.
– Вполне. Честно скажу – хочу, чтобы война началась. Пусть эгоистично, но это так. Для меня единственная возможность доказать в бою, что я, может, больше других… Э, да что там, – махнул он рукой. Хотел замолчать, но прорвалось наболевшее. – Я буду драться страшно. Пусть все видят! А смерти не боюсь. Погибну – смою позор с семьи. Тогда хоть сестра будет человеком себя чувствовать… Вам трудно понять это. Не люблю громких фраз, но позор смывают кровью – иначе не скажешь.
Он сердито засопел и пошел быстрее. Бесстужев догнал его. Долго молчали. Потом лейтенант спросил:
– Виктор, вы любите кого-нибудь?
– Девушка там, на родине.
– Красивая?
– Очень. Хотя не знаю. По-моему – лучшая.
– Да, конечно. Иначе и быть не может. А у меня, Виктор, серьезные неприятности. Слышали, наверное?
– Болтали ребята какие-то пустяки в роте.
– Ну, не пустяки. Объяснять долго. Вы ведь Полину Горицвет знаете? В библиотеке работала.
– Вот оно что! Теперь понятно.
– Ничего вам не понятно, – хмуро сказал Бесстужев.
Ему и хотелось поделиться с Дьяконским и неудобно было откровенничать с подчиненным. К тому же трудно рассказать словами о том, что мучило его. Когда старший политрук Горицвет возвратился из отпуска, Бесстужев пошел к нему. Надеялся сразу все уладить. Ведь Горицвет фактически давно уже разошелся с женой. Но политрук твердил одно: пока он здесь, репутацию свою чернить не позволит. Так ни до чего и не договорились. Оставалось только ждать, когда Горицвета переведут в другую часть, – он просился на Дальний Восток. Бесстужеву было очень неприятно, что Полина живет в одном доме с прежним мужем. Когда приходил к ней, надо было говорить шепотом, чтобы не слышали за стеной. А Юрий хотел любить открыто и честно.
Он снял комнату в другом конце города. О переезде узнали в полку, поползли грязные слухи. Полине предложили перейти на другую работу – уволили вежливо. На этом настоял Горицвет, надеясь, что с ее уходом из библиотеки меньше будет пересудов. У Бесстужева ухудшились отношения с командиром роты. Патлюк, приятель Горицвета, относился теперь к Юрию с открытой неприязнью, придирался по мелочам. Бил по самолюбию Бесстужева – без него рассказывал командирам похабное про Полину, знал, что передадут лейтенанту.
Все это действовало на нервы. Юрий стал замкнутым, вспыльчивым. Но самое неприятное – ему часто доводилось встречаться с Горицветом. Политрук не здоровался, проходил мимо с надменным видом, выставив челюсть с редкими, крупными зубами. При людях, на совещаниях командиров, держался с подчеркнутой вежливостью. Каждый раз у Бесстужева портилось настроение. Вечерами возвращался домой сердитый, усталый.
Полина понимала его состояние, старалась успокоить, развеселить Юрия, порадовать его чем-нибудь. А по ночам, когда он засыпал, плакала от обиды, от ненависти к Горицвету, который будто считал своим долгом отравлять ей жизнь да еще при этом выставлял себя пострадавшим.
Она просила Юрия перевестись в другой гарнизон, подальше от Бреста. На новом месте никто не будет мешать их счастью, а ведь им только этого и недоставало…
Углубившись в свои мысли, Бесстужев шагал молча. Уже вошли в город, когда он спохватился:
– Вы куда, собственно, направляетесь, Дьяконский?
– Так, без определенной цели. Людей посмотреть.
– Посмотреть – тоже цель, – невесело улыбнулся лейтенант. – Зайдем ко мне, а? Поужинаем по-домашнему.
– Удобно ли?
– Какой разговор! Полина рада будет. Она вас знает, вы же половину библиотеки перечитали. Мы как-то на отшибе живем, к нам не заглядывают, и мы тоже… Ну, и вот что: мы же с вами ровесники?
– Почти.
– Вне казармы зовите меня просто Юрой.
– Ладно. Но по привычке могу и ошибиться.
– По привычке – можно.
Приходу Дьяконского Полина действительно обрадовалась. Помнила его – парень серьезный, с ним интересно поговорить. А для Бесстужева Виктор был первым гостем в первой квартире, и лейтенант не без гордости показывал ему свое жилье. Полина постаралась: оклеила комнату светло-зелеными обоями, навела уют. Чисто, ничего лишнего. Стол и шкаф хозяйские. Кровать купили сами. На стене портрет Ворошилова. Ниже – полка с книгами, гордость семьи.
– Смотрите, Виктор, – говорил Бесстужев. – Здесь еще немного, но это только начало. Хорошая библиотека – моя мечта. Видите, книги стоят по отделам. Вот классика, тут география, здесь – по военной истории.
– Вероятно, работа Полины Максимовны?
– Ее, ее. В книгах она толк знает. Недавно достала у букиниста воспоминания Людендорфа о мировой войне, редкое издание.
– Вот собрались мы, двое любителей в книгах порыться, а рыться не в чем, – шутливо пожаловалась Полина.
– Обзаведемся со временем. А полку-то, между прочим, я сам делал. Подтверди, Поля!
– Да ты, оказывается, хвастун?!
– Почему же не похвалиться хорошей работой!
– Ладно уж, похвались, – разрешила Полина. Она стояла возле окна, скрестив полные руки, откровенно любовалась Юрием. Столько радости и тепла было в ее глазах, что Виктор даже отвернулся; почувствовал себя здесь лишним.
– Чего же мы гостя разговорами кормим? – спохватилась хозяйка. – Заболтались и про ужин забыли.
– Это уж твоя забота, – солидно ответил Бесстужев.
– Я быстренько. Лапшу разогрею. С грибами сегодня. Холодная закуска на подоконнике, сам возьми.
– А ради воскресенья есть у тебя что-нибудь?
– Ради воскресенья найдется.
– Я не буду, – запротестовал Дьяконский.
– Изредка можно. Правда, Поля?
– Можно, Виктор. Пожуете чаю, пройдетесь по морозцу, и никакого запаха не будет.
– Чему ты моих бойцов учишь! – притворно возмутился Бесстужев. – Целая памятка по сокрытию темных дел.
– Твой же опыт распространяю, – засмеялась она.
Весна шла недружно. В конце марта выдалось несколько теплых дней. Зажурчали ручьи, на реке пучился и трещал лед. Потом опять ударили заморозки; хотя и не сильные, но держались они долго. Днем пригревало солнце, оседали сугробы. А по ночам толстой ледяной коркой затягивались лужи, снег на дворе крепости скрипел под ногами часовых, как январский.
С юга подул, наконец, влажный ветер, принес мелкий и теплый дождь. Сразу взбухли, запенились мутные потоки, устремились к реке. Широко разлился Буг, затопил луговины, окрестные поля. На улицах Бреста – жидкое месиво грязи.
Инспекторская группа приехала из Москвы в самую распутицу. Полковник Порошин остановился не в гостинице, а в крепости. Он должен был проверять боевую подготовку, а для этого лучше побыть вместе с людьми, присмотреться к ним, уловить ритм повседневной, будничной жизни подразделений.
Решено было провести намеченные по плану тактические учения в поле. Погода усложняла задачу. Но Прохор Севостьянович был доволен. Распутица поможет определить боеготовность рот и батальонов, научит красноармейцев действовать в обстановке, похожей на фронтовую.
Сапоги мяли разбухшую землю, смешивали ее с талым снегом. Ноги утопали по щиколотки. Стрелковые подразделения еще могли кое-как двигаться вперед. Но после них дороги делались непроезжими. В жидком месиве безнадежно вязли орудия на конной тяге, застревали повозки. Полевые кухни отстали. Рота капитана Патлюка весь день не получала горячей пищи. Голодные, облепленные грязью красноармейцы шли медленно. В соприкосновение с «противником» рота вступила только под вечер.