Ей было интересно с Горбушиным, приехавшим из далеких краев. Он повидал много городов, служил на разных морях, умел хорошо рассказывать. Слушая Матвея, девушка с горечью думала о том, как нелепо сложилась ее собственная судьба.
Несколько лет назад все казалось Ольге простым и доступным. В те счастливые годы семья Дьяконских жила в Москве, в просторной и удобной квартире на улице Горького. Много радости было у Ольги в то время. Она ходила на майские демонстрации, на открытие первой линии метрополитена, мама часто водила ее в театры. Всей семьей они ездили отдыхать в Крым. Там Ольга увидела женщину-моряка в белом кителе и белой фуражке. После этого она решила, что непременно станет штурманом дальнего плавания, будет водить по океанам корабли, побывает в самых далеких странах.
Правда, против морской профессии возражала мама. Она хотела видеть свою дочь дипломатом, нанимала учителей, занимавшихся с Ольгой немецким и английским языками. Но с мамой Ольга не очень считалась. Самое главное — отец был согласен. Это решало все. А знание языков могло пригодиться и штурману.
Ольга очень любила отца. По вечерам всегда сама открывала ему дверь. Наклонив седую голову, он целовал ее в щеку. От него пахло дорогим табаком.
Сбросив портупею и сняв гимнастерку, он шел умываться. Ольга держала полотенце.
— Докладывай, — коротко говорил отец.
— Все в порядке, товарищ комдив. Мама уехала в театр, ужин готов. Витька получил пятерку по географии.
— Где он?
— Сидит в твоем кабинете, читает какого-то немца.
— Тащи ужинать.
Ольга гордилась отцом, восхищалась его спокойствием и широтой кругозора. Не было такого вопроса, на который он не мог бы ответить. Он шутя решал трудные геометрические задачи и умел разжигать костер в лесу под проливным дождем, знал, в каких странах растет хлебное дерево и в каком году Жюль Верн написал «Дети капитана Гранта».
У отца была интересная жизнь. До революции он был офицером. Потом служил в Красной Армии, дрался с Колчаком, с белололяками. Он видел Чапаева и был знаком с Фрунзе. На Дальнем Востоке отец воевал с белокитайцами, в Средней Азии — с басмачами. На шее у него виднелся шрам от осколка. И, кроме того, он три раза был ранен пулями.
Теперь отец работал в Наркомате обороны и преподавал. По праздничным дням он надевал орден Красного Знамени. Этот орден лично вручил ему Фрунзе.
У Дьяконских собирались иногда товарищи отца, тоже все военные, командиры. Ольга вместе с мамой хлопотала на кухне, готовила закуски. Но гости ели мало, они все спорили о чем-то. Ольгу эти споры не интересовали. Зато Витька мог часами сидеть, забившись в угол дивана, и слушать разговоры старших.
Как-то, ложась спать после ухода гостей, Витька сказал сестре:
— Я согласен с папой. Теперь нельзя воевать так: вы к нам на танках, а мы к вам на санках!
— Что ты понимаешь? — фыркнула Ольга.
— Во всяком случае больше тебя, — обиделся он. — Это ты ничего не знаешь. Штурман в юбке, а сама пароход от самолета не отличишь.
Уже тогда, в девятом классе, Ольга знала, что она красива. Но она терпеть не могла ухаживаний, была резка с теми ребятами, у которых замечала повышенное внимание к себе. Если ей писали записки, она рвала их, не читая. Иногда видела, что мужчины на улице пристально разглядывают ее; ей становилось противно и обидно. Она жалела, что родилась девчонкой.
Мечта Ольги должна была скоро осуществиться. Девушке оставалось только окончить школу и послать заявление в мореходное училище. Но все изменилось в один день, вернее, в одну ночь. Случилось это осенью 1937 года.
Вечером Ольга, лежа в постели, читала «Труженики моря» Гюго. Потом завела на семь часов будильник, поставила его у изголовья кровати и уснула. Среди ночи ее разбудили громкие незнакомые голоса, раздававшиеся в соседней комнате. Она подумала, что это опять прислали за отцом со службы — его часто вызывали неожиданно в наркомат. Спустила ноги с постели, включила свет. Вошла мама — бледная, растерянная.
— Что? — опросила Ольга. — За папой?
— Его… Его хотят арестовать. Там обыск.
Ольга вскрикнула и выбежала в соседнюю комнату.
Отец стоял у стены, оправляя на себе портупею. Он был спокоен, только лицо какое-то серое, неживое.