Игорь ласково провел рукой по ее плечу.
— Притих зайчонок…
— Школу вспомнил? — встрепенулась она. — И я вспоминаю часто. Мы тогда каждый день виделись. Ты к экзаменам готовишься? Литературу выучил?
— Почти.
— Языком займись, — посоветовала она. — Приставки «при» и «пре» повтори. Путаешься ведь в них.
— Сделаем… Ты-то как управляешься?
— По утрам пораньше встаю. И отряд у меня хороший. Мальчишки неизбалованные, из детдома. Уведу их в лес, а сама за книгу.
Вдали запел горн, его приглушенные звуки мягко плыли в теплом воздухе, Настя вскочила, одернула сарафан.
— Ой, Игорек, мне пора. Это ужин. Может, ты подождешь? Или нет, иди лучше. А то заблудишься ночью… Ежа когда принесешь?
— Как поймаю.
— Буду ждать.
— Ты в город не собираешься?
— А что? — насторожилась она.
— Письмо передать нужно.
— Можно послать с шофером, Иваныч через день ездит.
— Вот с ним и пошли, ладно? — обрадовался Игорь. — Пусть Витьке Дьяконскому передаст. Мимо дома поедет…
Взглянув на Настю, осекся. Девушка нервно покусывала травинку, а глаза у нее были грустные-грустные.
— Ты… Ты для этого и пришел?
— Нет… То есть, да, — растерялся Игорь, — Проведать и письмо заодно.
— Скорее наоборот.
— Нет же, Настя, нет! Ну и глупая ты. Ведь письмо и по почте можно было отправить. Заодно я. — Игорь говорил горячо, он уже сам верил, что пришел не ради письма. Было жаль Настю. И черт его дернул! Отправил бы, действительно, почтой!
— Настенька, извини. Я и не думал, что ты обидишься…
— Что уж там… Давай конверт.
Она пошла по лесу, наклонив голову. Игорю было больно смотреть на нее. Знал, что и сам будет теперь мучиться, переживать. Но что сделать? Окликнуть, сказать хорошее слово? Какое, где его взять?
Возле старой березы Настя замедлила шаг, обернулась.
— Игорь, ты поскорей приходи, ладно?
— Завтра, — обрадовался он. — Сразу после обеда, на это же место.
— Хорошо. Жду тебя.
Она скрылась за деревьями. Красный сарафан мелькнул между стволами еще несколько раз и исчез среди кустов на опушке.
Шесть километров от лагеря до Стоялова Игорь пробежал за полчаса. В шалаше дяди Ивана вытащил из-под кучи вялой травы книги. Сел по-турецки, скрестив ноги, послюнявил палец и отсчитал десять страниц в учебнике истории, двенадцать в учебнике по литературе. Переложил закладки.
Сунув книги под мышку, степенно зашагал в деревню. По просьбе отца, дядя Иван каждый вечер проверял, сколько выучено. Если мало, ругал. Но Игорь нашел выход. Судя по закладкам, дело продвигалось успешно, и заниматься ему оставалось совсем немного. А по-настоящему — обе книги не прочитаны и до половины, а за русский язык совсем не брался. «Время еще есть. С завтрашнего дня нажму», — успокаивал себя Игорь.
Дома было пусто. Дядя Иван не вернулся с поля, ребята убежали на реку. В избе прохладно. Тетя Лена помыла полы, с песком потерла доски. Они стали желтые, будто восковые. Ветер влетал в окно, шевелил ситцевую занавеску над полатями около печки. Из хлева слышался голос:
— Не балуй, не балуй… Вот я тебя, проклятая!
«Шик-шик, шик-шик», — били в ведро тугие струйки молока.
Минут через пять тетя Лена вышла во двор. Тыльной стороной ладони откинула волосы со лба.
— Ты здесь, бродяжка? Давно?
— Только-только.
— Умывайся, есть будем.
— Спасибо, не хочу. Вы не знаете, где мне ежа достать?
— Это еще зачем? — удивилась тетя Лена.
— Друг у меня натуралист. Всяких ужей, голубей разводит…
— На пасеку сбегай. Надысь Герасим Светлов жаловался — замучили, говорит, ежики. Только смотри, непоседа, завтра на коровьем реву разбужу, не выспишься.
— Ничего, я свое наверстаю, — крикнул Игорь уже со двора.
Пасека колхоза — полсотни ульев — на краю деревни, среди молодых лип. Герасима Игорь застал в маленькой избушке с низким потолком. Сильно, приторно пахло медом. На столе горкой лежали пористые соты в рамках. Пасечник, худой, с темным суровым лицом, мастерил крышку улья. Игоря выслушал молча, пощипывая узкую, клином, татарскую бороденку.
— Пойдем, — и первым направился к двери. На нем была старая, латанная-перелатанная синяя рубаха, широкие полотняные штаны с заплатами на коленях. Он заметно припадал на левую ногу.
«Трудно, наверно, с отцом таким», — подумал о Василисе Игорь. Ему было неловко идти рядом с хмурым пасечником. Хотел заговорить, да не знал о чем.