Анализ обстановки был сделан верно, задачи поставлены. Особое совещание приняло важные решения, которые, однако, не реализовались: постройка кораблей велась медленно и бессистемно, проектные работы тянулись годами, средства урезывались. Экономия государственной казны министерством финансов «добывалась» буквально во всем, что касалось нужд армии и флота России. Грубая ошибка была допущена и в сроках, поскольку выполнение судостроительной программы растянулось на 10 лет.
Слабая материально-техническая база и техническая отсталость России сдерживали процесс перевооружения армии и флота. Например, к началу 1904 года полевая артиллерия была перевооружена лишь на одну треть. По этой же причине вооруженные силы России не имели горной, гаубичной и тяжелой артиллерии новых образцов. Русская армия стояла на последнем месте в Европе по степени оснащенности войск полевой артиллерией. Автоматическое оружие – пулеметы – начали появляться в войсках только после того, как в 1902 году у фирмы «Виккерс» было закуплено право их изготовления на отечественных заводах.
Отсталость военной промышленности сказывалось на обеспечении армии боеприпасами, а также другими видами военного снаряжения и вооружения. На складах, в парках и войсках вместо установленной нормы 840 патронов на винтовку имелось лишь по 400. Патронные заводы России могли выпустить в год не более 150 патронов на винтовку. Не производились телефонная и телеграфная аппаратура, в армии явно недостаточно было биноклей, стереотруб и дальномеров.
Численность русской армии на 1 января 1904 года составляла 1 миллион 135 тысяч человек. Она была самой многочисленной в Европе. Кроме того, в запасе и в государственном ополчении насчитывалось около 3,5 миллиона человек.
На вооружение в русскую армию поступали скорострельные 7, 62-миллиметровые магазинные пятизарядные винтовки образца 1891 года конструкции С.И. Мосина с прицельной дальностью 2 тысячи 700 шагов (1920 метров). (Мосинская винтовка нашла свое широкое применение в Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войнах.)
На вооружение армейской артиллерии начали поступать скорострельные 76-миллиметровые (3-дюймовые) полевые пушки образца 1900 и 1902 годов. Пушка последнего образца давала 10 выстрелов в минуту, дальность ее огня составляла до 8 километров. По своим боевым и техническим качествам они не только не уступали заграничным аналогам, но и превосходили их. Недавно созданного автоматического оружия – станковых пулеметов – русская армия имела незначительное количество: в 1898 году – 12, в 1901 году – 40 пулеметов системы «Максим».
Новая боевая техника требовала изменений в организации русской армии, способах ведения войны и в вопросах управления войсками. Однако военачальники Российской императорской армии в большинстве своем продолжали придерживаться устаревших взглядов на характер ведения войны. Перенесение военного наследия в условия начала XX столетия без учета реальной обстановки приводило к печальным последствиям. Показателен в этом пример такого крупного военного деятеля как генерала М.И. Драгомирова, известного теоретика своего времени. Драгомиров верил, что, как бы ни была совершенна военная техника, решающее слово остается за человеком, и призывал к «развитию высокой моральной и физической силы бойца». Он воспевал суворовского солдата – «чудо-богатыря», но не понимал, однако, что армия отражает силу и слабости общества, которое она защищает.
Генерал М.И. Драгомиров высмеивал появившиеся на армейском вооружении пулеметы: «Если бы одного и того же человека нужно было убивать по нескольку раз, то это было бы чудесное оружие. На беду для поклонников быстрого выпускания пуль, человека довольно подстрелить один раз, и расстреливать его затем, вдогонку, пока он будет падать, надобности нет».
В своем большинстве высший генералитет русской армии не понимал изменений, происшедших в характере современных военных действий, необходимости расчленения их на операции и бои, недооценивал роль маневра. Глубоко укоренились позиционные, пассивно-оборонительные тенденции. Большая доля вины в этом падает на официальную русскую военно-теоретическую мысль и ее крупнейших представителей – Г.А. Леера[11] и М.И. Драгомирова.
Незадолго до русско-японской войны были изданы: «Устав строевой пехотной службы (1900 г.)», «Наставление для действия пехоты в бою», «Особые указания для движения и боя ночью», «Наставление для обучения стрельбе из ружья-пулемета образца 1902 года», «Устав полевой службы» и «Наставление для действия в бою отрядов из всех родов оружия» (1904 г.).
Эти уставы и наставления учитывали опыт последних войн, прежде всего победной для отечественного оружия русско-турецкой 1877 – 1878 годов и в какой-то степени испано-американской и англо-бурской, а также перевооружение русской пехоты винтовкой образца 1891 года, а также армейской артиллерии скорострельными полевыми пушками. Они являлись, безусловно, шагом вперед, хотя в тоже время имели и существенные недостатки, которые еще более усугублялись консерватизмом высших военачальников.
Так, по «Наставлению для действия в бою отрядов из всех родов оружия» наступательный бой состоял из наступления, заключавшегося в сближении с противником на возможно близкое расстояние, и в атаке – нанесении штыкового удара сомкнутыми строями. Наступление предусматривалось вести стремительно и безостановочно до дистанции действительного ружейного огня (до 1 километра). С этого расстояния стрелковые цепи наступают с перебежками, остановками на позициях, удобных для стрельбы. Применению к местности и самоокапыванию должного внимания не уделялось.
С самого начала русско-японской войны командующий Маньчжурской армией генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин неоднократно требовал от войск не двигаться вблизи противника в густых строях, не развертываться «в слишком близком от противника расстоянии», а также «дать большее развитие ночным действиям».
Такие тактические приемы действий русских войск, и прежде всего пехоты, исходили из боевых традиций русской армии, духа ее солдатской массы, опыта последних войн. Новые воинские уставы лишь законодательно закрепили их.
К образу русского солдата обращались многократно многие военные теоретики мира. Один из классиков марксизма-ленинизма Фридрих Энгельс, оставивший после себя много теоретических работ по военным вопросам, тоже дал характеристику русскому солдату. При этом уместно отметить, что Энгельс эталоном военной организации считал Пруссию и весьма нелестно относился к Российской империи, ее военной истории и русской армии. В опубликованной в 1893 году брошюре «Может ли Европа разоружиться» говорилось:
«Русский солдат, – писал Фридрих Энгельс, – отличается без сомнения большой храбростью. Весь опыт его жизни приучил его к солидарной деятельности с товарищами; остатки коммунальной жизни, артельная работа, круговая порука, одним словом, весь социальный быт приучил его видеть в солидарности единственное средство спасения. Русский крестьянин вносит и в полк те же черты, которые запечатлела в его душе деревня. Нет никакой возможности рассеять русские батальоны: чем опасность грознее, тем крепче держатся солдаты друг за дружку. Таким образом, пока решительная тактика заключалась в атаке густыми колоннами инфантерии, русский солдат находился в своей стихии. Но этот инстинкт тяготения друг к другу, который еще в эпоху наполеоновских войн имел большое значение и уравновешивал многие бесполезные черты русского солдата, сделался в настоящее время опасным для русской армии. Ныне густые массы исчезли с поля сражения…
Всякий солдат должен ныне действовать самостоятельно, не теряя связи с своей частью, но для этого недостаточно примитивных овечьих инстинктов, присущих крестьянину, а необходимо интеллектуальное развитие каждого отдельного индивидуума…
Скорострельное ружье малого калибра и бездымный порох превратили в источник слабости то, что когда-то было элементом главной силы русских войск…»
11
Леер Г.А., генерал-лейтенант, начальник Академии Генерального штаба, указывал на важность экономического и политического фактора в прочности государственного устройства и армии. (Прим. ред.)