Один из военных, изображающих шахматные фигуры, в Красном Здании был украшен «массой орденов, значков, ромбов, нашивок». Позже Авторы меняют «массой» на «созвездиями».
В Красном Здании жарко полыхал камин и слышалось «уютное потрескивание пылающих дров». «Дров» правится на «поленьев».
Когда Воронин приходит в себя уже во время разговора с Кацманом и паном Ступальским, это описывалось в черновике так: «Словно соскользнула с него липкая полупрозрачная пленка кошмара…» Авторы правят и получается: «Словно лопнула и растаяла эта липкая полупрозрачная пленка кошмара…»
При допросе Кацмана напряжение и степень возмущения у обоих достигает предела. «Что было в папке?!» — кричит Андрей: «так, что у него даже что-то щелкнуло за ушами» — в черновике; «изо всех сил» — в исправленном варианте. В ответ на это: в черновике — «Изя тоже осатанел», позже — «И тут Изя сорвался».
Когда Давыдов гнал лошадь, он гикал: «усердно» — в черновике, «отчаянно» — в поздних вариантах.
Диван в редакции: в черновике — «потрепанный», в других вариантах — «пыльный».
Когда Наставник разговаривает с Ворониным о погасшем солнце, он отмечает: «Так что ретроспективно <…> эта тьма египетская будет рассматриваться уже как нормальная часть Эксперимента». Потом Авторы заменяют «нормальная» на «неотъемлемая, запрограммированная».
Кацман, повествуя о том, как он оказался в редакции в период переворота, говорит о Гейгере: «Великий вождь открыл двери тюрем». Но Кацману свойственна ирония, поэтому Авторы правят: «Великий вождь открыл двери узилищ!»
Воронин, уже господин советник, выходит из общего душа, «ступая на цыпочках». Чтобы подчеркнуть появившуюся брезгливость персонажа, Авторы правят: «…ковыляя по грязноватому кафелю и брезгливо поджимая пальцы». Чиновника, которого он встречает в раздевалке, Воронин мысленно характеризует: «Быдло». Андрей уже вполне вошел в роль господина советника, он избранный, правитель. Но ведь этот чиновничек тоже из правителей, только мелкий, пустой, суетливый. И Авторы изменяют: «Недотыкомка[5]». И снова, подчеркивая брезгливость «нового» Андрея, «истоптанная» песчаная аллейка правится на «заплеванная». А когда в размышлениях Воронина упоминается Дания («Людей накормить от пуза! Да разве же это задача? В паршивой Дании это уже умеют делать много лет»), «паршивая» правится на «задрипанную».
Добавляют Авторы выразительности и библейских ассоциаций, описывая Город. В черновике: «Неоглядная сине-зеленая пустота к западу и неоглядная желтая вертикальная твердь с узенькой полоской-уступом, на котором тянулся город, — к востоку». Исправленный вариант: «К западу — неоглядная сине-зеленая пустота — не море, не небо даже — именно пустота синевато-зеленоватого цвета. Сине-зеленое Ничто. К востоку — неоглядная, вертикально вздымающаяся желтая твердь с узкой полоской уступа, по которому тянулся Город. Желтая Стена. Желтая абсолютная Твердь. Бесконечная Пустота к западу и бесконечная Твердь к востоку».
После драки среди рядовых членов экспедиции разгоряченный Воронин тупо разглядывает «свои трясущиеся пальцы». Авторы правят — «подрагивающие».
Воронин думает о вызвавшихся идти в поход добровольцах: «…авантюристы, сорви-головы». «Сорви-головы» Авторы изменяют на «сарынь на кичку».
Речь Воронина перед статуями сразу писалась Авторами тщательно, поэтому подверглась она только стилистической правке с заменой «простых» слов на «трибунные»: «гладкую бабу» — на «роскошную особу», «целыми толпами» — на «побатальонно», «засранцы» — на «задрипы», «говно» — на «дерьмо», «падла» — на «тварюга», «господа» — на «сударики мои», «восстановить» — на «реализовать» и др. Разве что только «премия Каллинги» была в черновике «фабрикой имени Ногина» и в рассуждении, кем был этот, чьим именем назвали, предположения были другими: не писатель и спекулянт шерстью, а полководец и живописец. И совсем маленькая вставочка, после слов «Ведь если всех вас запоминать, так забудешь, сколько водка стоит»: «Ойло союзное забудешь, сколько стоит. Вот увлекся я тут с вами и забыл. Помню, что два рубля с чем-то кило… А вещь, между прочим, вкусная, не то что вы. Вроде коз-халвы. С орехами. Едали?»
5
Это, как сообщил В. Курильский, областное, диалектное слово известно в литературе из романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» и его же стихотворения «Недотыкомка серая». На вопрос, откуда комсомолец-астроном в 1951 г. мог знать прозу и стихи Сологуба, БНС ответил: «Совершенно не помню, когда АБС впервые познакомились с Сологубом. Но это, конечно, могло случится и до 51-го — были же дореволюционные издания». —