Ниже перечислены лишь наиболее яркие примеры такой правки.
В самом начале рукописи Манохин описывает дом, в котором ему пришлось обитать, и, рассказывая о подъезде, он, пишет: „…стекла окон были чисты и прозрачны…“ Авторы правят ЧИСТЫ на ВЫМЫТЫ. Тринадцатый подъезд, где обитала странная компания, первоначально в рукописи был двадцать третьим, а дверь в вестибюль этого подъезда была с „крашеной“ (первоначально— „дубовой“) ручкой. Тут же, на четвертом этаже лежал полураскрытый „портфель“ („чемоданчик“ — правят Авторы) с высовывающимся из него вафельным полотенцем.
В описании внешнего вида Агасфера Лукича „ПОТНЫЕ белесые волосенки прилипли к черепу“ правится на „ВЛАЖНЫЕ белесые волосенки прилипли к черепу“. Рот у Демиурга искривлен „то ли застарелым инсультом, то ли жестоким страданием“. ИНСУЛЬТОМ Авторы правят на ПАРЕЗОМ. Часто по всему тексту там, где Агасфер Лукич называется „человеком“, Авторы правят ЧЕЛОВЕК на ЧЕЛОВЕЧЕК, подчеркивая как его рост, так и его стремление быть маленьким, незаметным. Еще об Агасфере Лукиче говорится, что он „больше всего напоминает артиста Леонова (Евгения), играющего закоренелого холостяка“. Авторы уточняют: вместо ИГРАЮЩЕГО — В РОЛИ. Он же, по мнению Манохина, „оказался человеком чрезвычайно легким и приятным в общении“. Авторы находят более правильное выражение: „…проявил себя как человек чрезвычайно легкий и приятный в общении“.
Странности Агасфера Лукича описываются так: „Например, эта поразительная его записная книжка… или тот случай, когда он говорил в отключенный телефон… но это ладно, это потом“. Авторы исправляют неудачное „тот случай, когда он говорил“ и добавляют странностей, как бы перечисляя их: „Например, эта поразительная его записная книжка… или манера класть на ночь свое искусственное ухо в какой-то алхимический сосуд… или другая манера — бормотать что-то неразборчивое в отключенный телефон… но это ладно, это потом. И я уже не говорю про портфель его!“ Предложение Агасфером Лукичом услуг: „рассыпал <…> бисер всех услуг, которые предоставляет…“ Авторы добавляют: „роскошный бисер“.
„Прямой“ вопрос о родителях Агасфера Лукича Манохин задавал, объясняя неудобностью спрашивать у „незнакомого“ человека, откуда у него такое странное имя, Авторы уточняют: вместо „прямой“— „облический“, вместо „незнакомого“ — „малознакомого“.
Вид Агасфера Лукича, говорившего в отключенный телефон непонятные слова и фразы, сначала заинтриговал Манохина, затем это действие его смешило. Когда же он увидел это тайком, то впечатление свое он описывает так: „Страшно это было, а не смешно…“ Авторы добавляют выразительности: „Страшно это было, до обморока страшно, а вовсе не смешно…“
За дверью в Кабинет видна была „космическая тьма“. „Космический мрак“ — правят Авторы. Необозримая кровать, описываемая Манохиным в приемной, „на которой лежат двенадцать полумягких стульев, а могло бы лежать двенадцать десантников со своими девками“. Авторы убирают повтор и одновременно находят более точное слово: не ЛЕЖАТЬ, а ВАЛЯТЬСЯ.
Один из клиентов Демиурга „пришел просить для нашего рубля статуса свободно конвертируемой валюты“. Авторы правят: не ПРОСИТЬ, а ВЫПРАШИВАТЬ, — и уточняют: не просто „нашего рубля“, а „нашего советского рубля“. Телепередача о том, как восстанавливать и затачивать иголки для примуса, сначала называется „наглядным уроком“, затем „практическими уроками“.
О содержимом платяного шкафа Манохин пишет: „Можно найти там…“ Но НАХОДЯТ обычно тогда, когда ИЩУТ. Авторы находят более точное: „В шкафу можно обнаружить…“
„Решительно не запомнилось мне…“ — так описывает Манохин окончание разговора Агасфера Лукича и шофера Грини. Авторы правят: „Решительно не сохранилось в моей памяти…“
„Странно и дико устроен человек“, — рассуждает Манохин. Авторы находят более точное слово: „Дико и нелепо устроен человек“.
Движения Колпакова описываются как „замедленные“; Авторы уточняют: „плавно-замедленные“, и добавляют: „Умеренность — его лозунг“. Правят Авторы и разговор Колпакова с Демиургом. Колпаков отзывается „без промедления“ (добавлено: „без малейшего промедления“). Демиург отвечает цитатой „бархатным, раскатистым голосом профессионального актера старой школы“ (добавлено в начале фразы „нарочито“). Отвечает Колпаков после правки не просто произнося, но произнося „с напором“.
В речь Парасюхина Авторы тоже вносят дополнения: „Учитывая угрожающее размножение инородцев… учитывая, что великоросс не составляет уже более абсолютного большинства…“, „Право же… мне немножко дышать… неудобно…“, „Третья мировая уже идет… сионизм против всего мира…“. Но убирают при описании Колпаковым переселения евреев на Таймыр заявление: „Никаких школ, никаких больниц…“ И убирают предположение Манохина о пропавшей шляпе Парасюхина: „…улетела в пролет, что ли?“ Тут же визг Парасюхина Манохин сравнивает — „как баба“. Манохин — интеллигент, поэтому Авторы правят — „как женщина“. Когда Парасюхин появляется перед Демиургом, Манохин пишет: „Никаких тезисов на столе перед ним не было…“ Вместо „не было“ Авторы ставят „не усматривалось“.
Демиург замечает с сожалением о посетителях: „Все они заговорщики или сбиры. Никто из них не знает Тайны“. И тут же, в рукописи, Авторы правят: „Все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта“.[19]
Иоанн и Иаков в детстве описываются как „хулиганы и гопники“; ГОПНИКИ исправляются на ШКОДНИКИ. И добавляется:
„Срань господня“. О Каифе Иоанн вспоминает, что тот „тоже давно подох“. Авторы правят ПОДОХ на ОТКИНУЛ КОПЫТА.
Сначала Авторы так и называют последний ужин с Христом „тайной вечерей“, затем правят — „той последней трапезы“. И об Иоанне пишут сначала „почудилось ему вдруг“, затем исправляют на „помстилось ему вдруг“.
Спокойствие Смирнова, майора госбезопасности, сравнивалось: „будто в гости пришел в семейный дом чай пить“. „Чай пить“ Авторы правят на „коньячок пить и лимончиком закусывать“.
„Вы — человек?“ спрашивает майор Демиурга. Авторы правят на более пространное: „Но вы, я полагаю, человек?“ И далее он же говорит: „Мне приходится сделать вывод, что вы все-таки не человек“. И опять правка: „Прикажете мне сделать вывод, что вы все-таки не человек?“ И в конце Демиург не просто ответил, а „прогрохотал“.
„Когда он трупом лежал в луже собственной блевотины“ — пишется об Иоанне. ЛЕЖАЛ заменяется на более точное ПЛАВАЛ.
„Он бы только подивился неожиданной мысли“ — пишется об Иоанне. „Неожиданному баловству мысли“ — находят Авторы более точное выражение. „Лингвистическое удушье“ (кстати, великолепно сказано!) ощущается Иоанном СТРАШНО, исправляется на МУЧИТЕЛЬНО. О законах генетики Иоанн пытается рассказать, сплетая и расплетая пальцы, чтобы „показать механизм“ — исправляется на „продемонстрировать механизмы“. А учится рассказывать о полученном знании Иоанн, чтобы получать от этого ИСТИННОЕ (позже — ИСЧЕРПЫВАЮЩЕЕ) наслаждение. Прохор, записывая рассказы Иоанна, дополнял их своими пояснениями: „с неописуемым простодушием и уверенностью“ — в черновике, „с самоуверенностью первого прозелита“ — в изданиях. Апокалипсис характеризуется Авторами как „остросовременный политический памфлет“, затем добавляется еще и определение „сверхзлободневный“. А „первые толкователи“ Апокалипсиса описываются как „первые яростные толкователи“.
Агасфер Лукич называет принесенную Манохиным картину поначалу просто „картиной“. Авторы правят на более изысканное: „Это живописное произведение…“
19
Авторы сперва сделали явную отсылку к „Виконту де Бражелону“ Дюма. Вот точная цитата из перевода под редакцией И. Гликмана (часть 3, глава 34): „Все эти люди — шпионы или же сбиры; ни один из них не годится в генералы; все они пооткрывали заговоры, никто не выведал тайны“. Но потом, видимо, решили, что в устах Демиурга — это слишком „светская“ цитата. К тому же сюжетное сходство между сценой Дюма (смотром соискателей должности генерала ордена иезуитов) и сценой АБС (смотром Демиургом реформаторов человечества) невелико и потому вполне резонно заменили цитату приблизительную — скрытой, аллюзией даже, которая в то же время более прозрачно раскрывает суть посетителей Демиурга: „Нет из них ни одного терапевта“. — В. К.