1942, январь. „Счастливый мальчик“. Людоед разорван в клочки — все думают, что от прямого попадания, но мальчик-то знает, что ни снаряда, ни осколка не было. Эта история прошла мимо следствия, но послужила толчком для понимания ситуации мальчиком.
1950, август. Поступление на физфак. Единственный преподаватель, который настаивал (и настоял бы!) на приеме, вдруг — у окна разлетается на куски. Всех потом посадили за теракт. Но герой в атомщики не попал и, следовательно, уцелел.
1958, ноябрь. Страшно и непонятно („словно бомбу проглотил“) погиб писатель Каманин (значительная фигура в Ленинграде), пришедший в восторг от его рукописи. И герой не стал писателем. На писателя и рукопись выходят через редакцию журнала „Красная заря“, куда герой отнес рукопись. Рукопись — роман-воспоминание на тему „Как, собственно, удалось мне уцелеть?“ Эпизоды см. ниже.
1965, декабрь. То же произошло с ученым, которому передал шеф героя по матинституту его работу. Ученый, побеседовав, решил двигать героя на международные конференции и „взорвался“…
Впервые ПП был опубликован в журнале „Звезда“ в 1994— 95 годах. Затем он печатался в собраниях сочинений (издательства „Текст“— в дополнительном томе; „Мирах братьев Стругацких“, издательства „Сталкер“). Были и отдельные издания, но крайне редкие. Тексты этих изданий практически отличий не имеют, разве что журнальный вариант немного сокращен.
„БЕССИЛЬНЫЕ МИРА СЕГО“
БМС, пожалуй, самый трудный роман из всего, написанного АБС, для понимания после одноразового прочтения. Мозаика повествования, наложенная на мозаику персонажей (пара часов из жизни одного персонажа, пара часов из жизни другого, потом о ком-то вообще третьем и четвертом, где только упоминается первый…), причем даже персонажей зачастую нужно угадывать (там им было имя, здесь — прозвище, а потом вообще — только по манере поведения угадывается снова он же), задает читателю не одну загадку. И прочитав роман в первый раз, видишь, скорее, яркие эпизоды, искрометные фразы, кусочки глубоких рассуждений, но затрудняешься не то что выделить главную идею, а даже определить основную линию повествования. О ком этот роман? О Вадиме? Или о сэнсее? О чем этот роман? О победе или поражении? Вообще — пессимистичен этот роман или, наоборот, оптимистичен? Ведь удалось же Вадиму повернуть свою „трубу“!..
И только перечитав (и не один раз), подумав, отложив на время и перечитавши заново, понимаешь и главную идею романа, и множество других, второстепенных, но не менее важных… Угадываешь даже причины, породившие этот роман.
Пожалуй, главная причина, из-за которой Автор взялся за этот роман, — это разочарование. Разочарование от несбывшихся надежд. И от общесоциальных — казалось, что, обретя свободу, наш народ теперь семимильными шагами устремится к лучшему будущему — увы, пятнадцать лет прошло, а где мы? И руководители нашлись грамотные, знающие, видящие далеко вперед и рисующие правильный путь — но за полтора десятка лет они так и не нашли общего языка не то что с народом — даже друг с другом!
Вероятно, какую-то часть этого общего разочарования добавили и „семинаристы“ (члены литературного семинара, который не один и не два десятка лет ведет БНС). Даже, может быть, не именно „семинаристы“, а вообще — сегодняшняя литература. Тогда, при давлении советской власти, при несвободе, при невозможности сказать прямо то, что думаешь, казалось — дай этим творцам условия, и один за другим будут появляться шедевры, один другого краше, один другого глубже… Увы! Удачные произведения есть, а вот потрясающих…
И вспоминаются (по аналогии с самим романом, битком набитым скрытыми цитатами) почему-то: „На сколько лет Россия отстала от Японии в компьютерных технологиях? — Навсегда“. И уже не смешно, а страшно становится от известной фразы Жванецкого: „Большая беда нужна“. Ведь в романе именно по Жванецкому: жил себе Вадим, не тужил, поглядывал в свою трубу да удивлял окружающих… Пока не пригрозили физической болью да увечьями. Тогда напрягся и сделал то, что считал для себя невозможным. Даже сам сэнсей не очень-то напрягался, пока не появилась Злобная Девчонка.
И понимаешь, что ничто уже этот мир не спасет — ни опекуемый Вова (будет он за большие деньги ставить диагнозы избранным; даже лечить — это уже лишнее, и на диагнозах можно хорошо заработать, чтобы комфортно жить), ни будущий Учитель Алик (и этот устроится в какой-нибудь супер-элитной школе, чтобы учить опять же детей избранных; если не сопьется или не ударится в какой-нибудь меньший талант, как Великий Математик).
Казалось бы, роман насквозь пессимистичен — ничто не поможет, никто не спасет… „О проклятая свинья жизни!..“ Но большая литература тем и отличается от „легкого чтива“, что ставит перед читателем проблему, толкает его на размышления по этому поводу, не дает ему чувствовать себя комфортно.
Так, может быть, об этом и роман? И обращение к читателю можно было бы сформулировать так: „Если ты с какого-то периода времени чувствуешь себя комфортно, берегись— ты застрял на какой-то ступеньке (которая мягкая и где не дует), а ведь ты способен на гораздо большее, ты не исчерпал своих возможностей, остановкой ты хоронишь свой талант…“ И именно поэтому БМС нельзя считать пессимистическим романом, одой разочарованию. Он дает импульс к дальнейшему развитию, не дает застыть, остановиться, успокоиться…
Поскольку произведения АБС читаны и перечитаны неоднократно Уважаемым Читателем (во всяком случае, тем читателем, которому предназначаются все четыре тома „Неизвестных Стругацких“), было бы глупо перед рассмотрением изменений в рукописях и публикациях очередного произведения напоминать читателю фабулу, сюжетную линию или перечислять основных действующих лиц рассматриваемого текста. „Это и так все знают!“ было бы реакцией на попытку объяснить очевидное.
Для БМС сделано исключение по двум причинам. Во-первых, самое свежее, недавнее произведение, которое было опубликовано уже в период перенасыщенности книжного рынка, когда даже ознакомиться со всем, что хотелось бы прочесть, не хватает времени. (Предлагаю вспомнить Уважаемому Читателю, часто ли он перечитывает даже понравившиеся ему книги.) Во- вторых, произведение действительно настолько мозаично построено, что порой трудно сразу сообразить „кто, куда и зачем“.
Для читателя, который сам разобрался во всех хитросплетениях сюжета и с легкостью соотносит все ФИО персонажей романа с их прозвищами и умениями, эта главка окажется лишней, и он может далее сразу переходить к „Архивным материалам“. Для тех же, кому не мешает напомнить, — нижеследующее.
Если в первом романе С. Витицкого присутствовал главный герой, а остальные персонажи, события и само время соотносились с ним, определялись по нему, то в БМС главного героя как такового нет.
Условно основных персонажей БМС можно разбить на три |группы.
Это люди („Да полно, люди ли это?“), связанные с экспериментами сталинской эпохи:
— сэнсей, он же Стэн Аркадьевич Агре, он же Сынуля, испытуемый „на бессмертие“. В настоящее время (время событий повести) он продолжает „жить вечно“ (замедленное старение) и пользоваться еще одним талантом, пробужденным экспериментами: возможностью видеть в детях зачатки их талантов;
— Алексей Добрый, он же Колошин Алексей Матвеевич, он же Великий Целитель, он же Лешка-Калошка, тоже один из испытуемых. В результате экспериментов „жить не старея“ не получилось, однако появился талант — лечить людей, даже поднимать полумертвых людей на ноги. Внешне напоминает Салмана Радуева;
— Страхагент, он же Лахесис, он же главврач спецлаборатории, где проводились эксперименты, в настоящее время он предстает владельцем хосписа, где содержится супруга сэнсея. Он же пытается уговорить сэнсея принять участие в открытии таланта Злобной Девчонки (будущего Сталина или Гитлера).