— Колокольцы под дугой видите? — принимая игру, спросил Антон.
— Вижу. И что же? — осведомилась Алена.
— А то, что сейчас музыка будет! — пообещал Антон, перебираясь на облучок и вынимая кнут из рук Брыля.
Он тронул кнутовищем колокольчики, они откликнулись чистым звоном. Лошади, мотнув головами, побежали быстрее.
— Э-гей! — крикнул Борис — Подтягивай!
— Э-гей! — отозвалось в лесной морозной тишине.
Подхватив с дороги палку, Борис провел ею по ряду проносившихся мимо берез. Белые стволы откликнулись задорным глиссандо.
— Э-гей! — сзади, оттуда, где шла вторая тройка, послышался раскатистый бас Павла.
Антон, выхватив из кармана расческу, заиграл на ней, весело поглядывая на Алену. Борис, уловив недоверчивый взгляд Алены, склонился к Нине, шепнул:
— Давай выручай, лауреатка!
В лесной тишине возникла, организовалась и разнеслась окрест веселая песня, которую повела первым голосом Нина, а вторили ей Антон, Борис и Павел. Пелось в песенке о холодном снеге, о горячем сердце, о живых ключах подо льдом, которых не заморозить самой лютой стуже. В общем, о чем-то таком, зимне-веселом, лихом и радостном.
Быстро помчались лошади. Заулыбались, щуря глаза от ветра, люди. Одна за другой понеслись тройки неширокой просекой среди заваленного снегом леса. Вырвались на опушку, на покрытый снегом простор. И тут перед ними, словно сам собой, из туманной морозной мглы возник обозначенный каменными приворотными столбами белый от инея Китежград.
С шиком развернувшись, тройки затормозили у странного сооружения. Это была старинная, из неохватных бревен, резная изба с вывеской, на которой значилось: «Музейный склад НУИНУ». Сбоку виднелся огромный инвентарный номер. Дверь избы распахнулась, на крыльцо вышел Сатанеев и широким жестом пригласил:
— Прошу!
После чего бросился помогать Алене выбраться из саней. Иван непроизвольно потянулся к Алене и хотел было опередить Сатанеева, но его задержал Ковров.
— Аполлон Митрофанович, — забубнил Камноедов, провожая Сатанеева с Аленой. — А может, в гостиницу их все-таки, а?
— В гостинице бронь. Для комиссии, — отрезал Сатанеев.
— Да как же я их в музей оформлять буду? — продолжал Камноедов.
— Оформляйте как экспонаты.
— Живых?!
— Условно, условно…
— А потом списывать как?
— По акту, как пришедших в негодность.
Антон, Борис и Павел весело переглянулись.
Топая ногами и спотыкаясь о высокий порог, все вваливаются в большую комнату. Стену слева занимает огромная русская печь с многоместной лежанкой. На лежанке в солдатском порядке разложены постельные принадлежности. У противоположной стены — стол, покрытый груботканной скатертью. Под потолком сверкает многосвечовая лампа с абажуром… Повсюду в ярком свете переливаются инвентарные номера.
— Вот-с! — с видимой гордостью произносит Сатанеев. — Здесь и располагайтесь. Простота и, как видите, чистота. Скатерть у нас — самобранка, для служебного пользования. Меню скромное, но питательное.
Метнув взгляд в сторону безмятежно улыбающейся Алены, он понижает голос:
— Ванна и прочие… удобства за углом, в гостинице. Завтра вам оформят пропуска.
— В удобства? — тихо съехидничал Антон.
Сатанеев серьезно посмотрел на него, ехидства не понял, кивнул:
— До 23.00, конечно, как положено.
Пока он говорил, Иван не спускает глаз с Алены и все время порывается приблизиться к ней. Алена тоже искоса поглядывает на Ивана. Сатанеев, заметив эти взгляды, начинает нервничать и старается встать так, чтобы загородить Алену от Ивана. Иван, в свою очередь, почти бессознательно маневрирует, переходя с места на место. Ковров и Брыль с двух сторон, приперли Ивана и теснят его в угол.
— Стой на месте! — шепчет Брыль.
— Не хочу! — отвечает Иван тоже шепотом.
— Себя погубишь! — цедит сквозь зубы Ковров.
— Ну и пусть! — рвется вперед Иван.
— Ее погубишь! — предупреждает Брыль.
— Стою… — шепчет Иван, обмякая.
Вздох облегчения вырывается одновременно из груди Коврова и Брыля.
— Сейчас мы вас оставляем, — объявляет Сатанеев. — Располагайтесь, отдыхайте. А потом милости просим на ученый… Простите, на этот раз художественный совет.
Взяв Алену под руку, он идет к двери. Иван провожает Алену глазами. Ковров и Брыль с нетерпением ждут, когда за Сатанеевым закроется дверь. Словно почувствовав это, он оборачивается и, окинув подчиненных строгим взглядом, напоминает:
— Рабочий день еще не кончился, прошу за мной.
На крыльце, пропустив вперед Коврова с Брылем, Сатанеев в сердцах хлопнул дверью.
— Совершенно невоспитанный молодой человек!
— Вы это о ком? — наивно полюбопытствовала Алена.
— Сами знаете, — обиженно пробурчал Сатанеев. — То-то вы с ним кокетничали!
В избе царило молчание. Только Нина с любопытством посматривала по сторонам, знакомясь с новой обстановкой.
— Нет, это просто немыслимо! — Иван хлопнул ладонью по столу. — Она действительно меня не узнает! Чертовщина какая-то!
— Так ведь и вправду чертовщина, — осторожно напомнил Борис.
— А я вот никакой чертовщины не заметил! — безапелляционно заявил Антон и тоже хлопнул по столу. — По-моему, тут просто…
Но договорить ему не удалось…
— Что угодно, граждане? — осведомился вдруг неприязненный женский голос.
Все вздрогнули. Оглянулись. В комнате никого лишнего не было.
— Так что угодно? — повторил Голос.
— Это вы… нам? — осторожно спросил Антон, убирая руку со стола.
— Вам, а кому ж еще? Что будете заказывать?
— Не понимаю… — Антон беспомощно обернулся к товарищам.
— Я ведь, кажется, русским языком спрашиваю: что заказывать будете?
— То есть в каком смысле? — почему-то заглядывая под стол, осведомился Борис.
— В обыкновенном! — ворчливо ответил Голос — Стучат, требуют, а чего — сами не знают. Потом еще жалуются… Ну, чего будете есть?
— Ребята! — спохватился Павел. — Это же скатерть-самобранка!
Нина взвизгнула от восторга.
— Да, да, самобранка я и есть! Делайте заказы, что ли, раз позвали!
— Сию минуту! — засуетился Антон.
— Не сразу сообразили, — уточнил Павел — самый спокойный, самый молчаливый и самый голодный из всех. — Кому чего, говорите быстрее!
— Мне пирожное, эклер с кремом! — скоренько говорит Нина и даже закатывает глаза от предвкушения.
— Нет пирожных, — категорически заявляет скатерть. — Крем прокис. Дальше.
Нина растерянно умолкает.
— Что ж, — рассудительно говорит Борис, — тогда всем по яичнице… с ветчиной.
— Ветчина кончилась.
— Тогда можно просто, из трех яиц, верно, ребята? — предлагает Павел.
— Из двух будет!
— Хорошо, из двух, — соглашается заметно приунывший здоровяк.
— Так, дальше.
— Тебе чего, Иван? — участливо спрашивает Борис.
— Все равно, — откликается несчастный влюбленный. — Давай чаю.
— Точно, всем чай с лимоном! — подхватывает Антон.
— Вы что, граждане, белены объелись? Какие вам зимой лимоны?
— Ладно, просто с сахаром, — мрачно говорит Павел.
— И по бутерброду с сыром, можно? — робко добавляет Нина.
— Сыра нет.
— А что же есть? — желчно вопрошает Антон.
— Портвейн есть — «Акстафа», «Солнцедар»,[18] плодово-ягодное.
— Этого пока не надо, — вздохнул Борис — Не с чего…
— Тогда все, да, ребята? — Антон обвел приятелей глазами.
— Все?! — изумилась скатерть. — Тоже мне — клиенты!
На стол в беспорядке брякнулась кучка чайных ложек, солонка без соли и пустая сахарница.
— М-да, — раздумчиво произнес Борис — Что-то здесь у них тоже еще не отлажено.
— А есть хочется, — тихонько вздохнула Нина.
Борис грозно глянул на сестру. Она умолкла. Иван вдруг вскочил на ноги, с грохотом уронив тяжелую табуретку.
— Все у них отлажено! Чародейство… волшебство… Видали, что они с Аленой сделали? Я к ним не на худсовет, я в прокуратуру[19] пойду!
— И чего шумят, чего шумят, — снова раздался сварливый голос — Нервы только портят! Вот вам заказ, успокойтесь! Было бы из-за чего шум поднимать…
На столе возникают пять сковородок с дымящейся обугленной яичницей и оловянная тарелка с грубо нарезанными ломтями усохшего хлеба.
— Мне бы только до директора этого НУИНУ добраться, — продолжает свой монолог Иван, рубя воздух руками.
18
По наличию в меню скатерти-самобранки «Солнцедара» можно довольно точно определить подразумеваемое Авторами время действия фильма: 1970–1973 гг. Этот дивный напиток был изобретен на Московском межреспубликанском винзаводе. Несортовое красное сухое вино, поставляемое из Алжира взамен нашей нефти, крепили дешевым спиртом и услаждали сахарком, после чего разливали почему-то в шампанки, по-тогдашнему — «бомбы». Эффект был убойный. В 1973 г., после того как достаточное количество народу потравилось, напиток стали дополнительно очищать, а получившийся продукт назвали «Портвейн-73», он тоже быстро приобрел славу бича городов, но прежней силы уже не имел. — В. Д.
19
Очень разумное разрешение этой глупой интриги. Подать заявление в прокуратору и копию в КПК (Комитет партийного контроля при ЦК КПСС). То-то забегали бы, чар-родеи! — В. Д.