— А вот этого совсем не надо, — негромко произносит Ковров, появляясь в дверях. За спиной его топчется Брыль. — Извините, что без приглашения. Еле вырвались. Что тут у вас происходит?
— Словно бы пожар начинается, — вертя головой и принюхиваясь, сообщает Брыль.
Взгляд Коврова падает на стол.
— Ах, вон оно что… — Не раздеваясь, он с размаху бьет кулаком по скатерти.
— Чего шумите, граждане? — сейчас же отзывается сварливый женский голос.
— Ты что себе позволяешь? — свирепо рычит Ковров, выпячивая челюсть. — Ты чем гостей потчуешь?
— Сейчас, сейчас, сию минуту, — испуганно шепчет Голос, и жуткие яичницы с ископаемым хлебом исчезают со стола, а скатерть переворачивается чистой расписной стороной. — Чего прикажете?
— Если еще раз себе позволишь такое… — гремит Ковров, раздеваясь.
— Виновата, виновата, зазевалась…
— Давай фирменную посуду, самовар и все, что к нему полагается! И быстро! Одна нога… или что там у тебя… здесь, другая там!
— Сию минутку! — Перед изумленными москвичами на скатерти с молниеносной быстротой появляются: яичницы с ветчиной, пузатый кипящий самовар с заварочным чайником на конфорке, россыпь пузатых чашек на блюдцах, вазочки с вареньем, корзина дымящейся сдобы, сахарница и расписные деревянные ложки.
— Вот так! — удовлетворенно говорит Ковров и принимается с привычной сноровкой разливать чай.
— Здорово! — искренне воскликнула Нина.
Взрослые засмеялись, задвигались, подставляя чашки. Даже Иван присел к столу, выжидательно поглядывая на Коврова.
— Как вы это с ней ловко! — восхищенно сказал Борис.
— Нас она совершенно не слушалась, — признался Антон.
— Потачку ей давали, вот и не слушалась, — объяснил Ковров. — А у нас разговор короткий: чуть что не так — в нафталин, на вечное хранение. В сфере услуг, знаете ли, пока еще характер требуется. Не докажешь — не получишь!
— Теперь, наверное, полегче будет, когда палочку-выручалочку в строй введем, — вступил в разговор Брыль.
— Палочку-выручалочку? — переспросила Нина. — Что это?
— По номенклатуре — волшебная палочка, — объяснил Ковров, — незаменимая вещь для сферы услуг.
— Она действительно все может? — насторожился Иван. Брыль, потягивая чай из блюдца, утвердительно кивнул.
— Не все, но очень многое, — уточнил Ковров.
— А где она, где? — не утерпела Нина.
— Как и положено — в ларце, — хитро прищурился через блюдце Брыль.
— А, знаю, — разочарованно протянула девочка. — Ларец на дереве, дерево на острове… В общем, разыгрываете, да?
— Ничего подобного, — улыбнулся Брыль. — Ларец в кабинете директора…
— Того самого, которого мне видеть не надо? — спросил Иван, глядя на Коврова.
Тот отодвинул чашку в сторону и сразу стал серьезным.
— Не которого, а которую. Кира Анатольевна Шемаханская. Крупнейшая величина в нашем деле, доктор наук, маг первой статьи. К ней ходить нельзя. Неизвестно, чем это может кончиться. И никому себя объявлять не надо. Алену спасать надо.
— Но как, как это сделать? — сдерживаясь, спросил Иван.
Ковров оценивающе посмотрел на него.
— Есть одна идея, но она требует хладнокровия…
Шемаханская стояла у окна, спиной к Сатанееву.
— Ансамбль, может, и неплохой, только странные они какие-то, — докладывал Сатанеев, сидя в кресле.
— В чем эта странность? — не поворачиваясь, осведомилась Кира.
— Без инструментов… и вообще… — Сатанеев пожал плечами.
— А хорошо поют?
— Алене Игоревне понравилось. Говорит — недурно.
— Ладно. Послушаем. Как она там?
Этот вопрос был задан с видимым трудом.
— Алена Игоревна? — сразу сладко запел Сатанеев. — Удивительно мила. Удивительно! После того… сами знаете… еще очаровательнее стала.
— Понятно, — резко прервала его Кира. — У вас все?
— Гм-гм, — прокашлялся зам по общим вопросам. — Еще вот… Телеграмма от Киврина. Просит встретить завтра. Приезжает восьмичасовым.
— Встречать не надо.
— Но он может сам добраться… до 24 часов.
— Примите меры, чтобы до этого срока он не появлялся в институте.
— Может быть, приказ об увольнении? — быстро спросил Сатанеев, раскрывая принесенную с собой папку. — Я готов взять на себя обязанности вашего зама по науке. Мне это будет нетрудно.
Кира, не оборачиваясь, покачала головой.
— Я не сомневаюсь, что науку вы легко победите, но не стоит вам обременять себя ею. Идите.
Сатанеев молча направился к двери. Уже выходя, обернулся и, увидев у окна строгий силуэт стоящей к нему спиной женщины, пробормотал еле слышно:
— У, ведьма!
Кира не обернулась. Только отражение ее лица в оконном стекле чуть дрогнуло в презрительной усмешке.
В избе завершается трудный разговор.
— Вот так-то, милый Ваня, — говорит Ковров, — Надежда, как видишь, только на тебя.
— Один всего поцелуй у нее выпросить, — проникновенно произносит Брыль. — Только один!
— Замолчи, Фома! — обрывает его Ковров.
— Фома в какой-то степени прав, — раздумчиво говорит Павел. — Действительно, один поцелуй…
— И все же непросто это, — вздыхает Борис. Нина смотрит на всех любопытными глазами.
— Для нее это единственное спасение, — тихо напоминает Ковров.
— Я на все готов, — говорит Иван.
— Тогда пошли. — Ковров поднимается с места. — Худсовет скоро.
— А как же мы без инструментов? — спрашивает Антон.
— У нас в мастерской одна гитара есть. И потом, вы же на всем играть можете, — хитро улыбается Брыль, собирая со стола деревянные ложки.
Ковров аккуратно стучит согнутым пальцем по скатерти.
— Чего изволите? — немедленно отзывается укрощенный Голос.
— Сколько с нас?
— Четыре восемьдесят девять.
Ковров бросает на стол пятерку. Она мгновенно исчезает.
— А сдача где? — сурово произносит Ковров.
— Я думала, вы уже ушли, — обиженно произносит Голос. На столе появляются десять копеек.
— Копейку давай! — неумолимо требует Ковров.
— А «пожалуйста» разве ничего не стоит? — робко спрашивает Голос.
Однако копейка появляется, правда, решеткой вверх.
— «Пожалуйста» у нас в ассортименте. — Непреклонный Ковров забирает копейку.
Дверь в директорский кабинет широко распахнулась.
— Пожалуйста, — радушно приветствовала «артистов» Кира. — Мы вас ждем.
— Давно, — счел необходимым добавить Камноедов. Сатанеев недовольно завозился в кресле и повернулся к Кире, сидевшей рядом.
— Опять — без инструментов! — Он погрозил пальцем Коврову. — А ведь я распоряжение отдал!
Не слушая его, Кира слегка кивнула Алене.
— Что вы нам исполните? — любезно осведомилась Алена. Иван, не отрывавший глаз от девушки, облизнул пересохшие губы.
— Одну песню, которую, возможно, вы вспомните…
— Обратите внимание, как он на нее смотрит, — возмущенно забубнил Кире Сатанеев. — Прямо даже… неприлично как-то!
— А мне молодой человек нравится. — Кира усмехнулась.
— Здесь мы с вами не совпадаем, — сердито буркнул Сатанеев.
Кира ничего не ответила. Иван откашлялся и, по-прежнему глядя на Алену, произнес:
— Песня о Снегурочке.
— Очень хорошо, — улыбнулась Алена и посмотрела на Киру. — Прямо для Нового года.
Неожиданно секретарша, сидевшая за спиной Киры, подалась вперед.
— Простите, можно спросить? Это для протокола…
— Да? — Кира недовольно обернулась.
— Как называется ансамбль?
Этот вопрос оказался для ансамбля явно неожиданным. «Артисты» начали шептаться.
Брыль и Ковров переглянулись.
Нина, оттесненная шепчущимися мужчинами, вдруг повернулась к Кире и громко объявила:
— Ансамбль «Пятеро смелых»!
Мужская группа разом вздрогнула, распалась и непроизвольно выстроилась, поняв, что название у них уже есть. Исполнители выхватили деревянные ложки. Только Борис вытащил из-за спины старую, чудом склеенную гитару. Прозвучал сильный аккорд. Ударили ложки, потом вступили голоса. И зазвучала мелодия. Та самая, которую пели по телефону друзья Алене, которую слышал и сразу узнал Сатанеев, отчего он вздрогнул и поежился, внимательно следя за Аленой. Но на этот раз мелодия звучала не так дробно и весело, в ней слышалась грусть, тревога. Потом вступила Нина, и полилась песня о Снегурочке — холодной, прекрасной, гордой и недоступной, которая живет в самой глубине заповедного леса. Но почему по вечерам ее холодное сердечко сжимает тоска? И тогда она тихо выходит на опушку, таясь от лесных обитателей, от старого Деда Мороза, чтобы полюбоваться далекими россыпями огней человеческих городов, послушать голоса пролетающих самолетов и помечтать о ком-то, кого она еще и сама не знает.