9. Пытается найти защиту у нантов. Бунашта его отговаривает, и вождь. Его посылают. Он бежит к Мокрецам.
10. Афронт у мокрецов. Он возвращается в горы, смотрит, как нападают вертолеты. Гибель вертолетов. Открывает огонь, Бунашта подает диски. Их гибель.
Тут же, после плана, Авторы записывают отдельные важные моменты:
Отразить:
1. Роль детей в защите мокрецов. Деревня — особая за счет детей. Школьники ведут агитацию за мокрецов среди городских детей.
2. Павор уже раздал пастухам оружие. Увидишь мокреца — стреляй.
3. Единственная помощь, которую ротмистру предлагают, — это дети — и у нантов, и в городе.
4. Государство не только вертолетами действует, но и ведет исподволь натравливание на мокрецов ВСЕХ — горожан, санатория и т. д. Заметки в газетах. В центральных газетах — об открытии новых животных вроде моржей.
5. Хлопающие ушами ученые — Павор их не пускает.
6. Доктор — один из последних исчезнувших людей. Исчезает на глазах у ротмистра. С доктором детективная история: он заболевает, следы в запертой комнате и т. д.
Далее Авторы разрабатывают сюжет, уточняют некоторые детали, перечисляют для себя особенности мокрецов, о которых нужно будет рассказать:
1. Пословицы и поговорки.
2. Бармен с волшебной палочкой. Якобы древнее нантское колдовство. Переводчик: у нантов только овцы и Росшепер. Откуда палочка — не говорит.
3. Дети любят мокрецов: а) мокрецы рассказывают удивительные сказки; б) мокрецы делают удивительные игрушки.
4. Юношество — презрение к мат. благам и ко взрослым. Виктор принимает их за стиляг. У них в перспективе — овладение всеми чудесами мокрецов — наследники мокрецов и этого мира.
5. «Злой волчок» — исполнение желаний. Корежит пожелавших паскудного.
6. Волшебные игрушки: деревянная собачка, управляемая мыслью; фигурка мокреца, предупреждающая о реакции родителей на шалости.
7. Блуждающие огни — всех сбивают с толку. В годы оккупации немцы стреляли из минометов.
8. Существо с доминирующим инстинктом познания. Духовный голод. Прием духовной пищи трижды в день. Ученые и художники. Впитывание природы и выражение себя: познание и искусство. Высший синтез, непостижимый для человека: власть над мертвой материей. В частности, власть над мертвецами.
9. Переводчик всегда пьян. «Всемогущ я, как бог. Но нет власти над живыми. Тогда я сделаю всех мертвыми и буду властелин».
10. Виктор и контрразведчик удят дохлую форель.
11. Убитые и зарезанные овцы убегают к мокрецам из домов нантов.
Записываются и частности, могущие раскрыть те или иные особенности действующих лиц:
1. Действия молодежи, привязанной к мокрецам. Их все побаиваются, а бандиты и хулиганье боится по-настоящему. Но это нигде не сказано явно, а является Рашевскому в виде смутных ощущений и необычных сценок. Иногда заставляет задуматься, но и только. Один лишь пьяный переводчик все замечает.
2. В мокрецы уходят только очень честные и умные люди. Дать на примере пропавшего Перенны.
3. Перенна: для него прошлое не внизу, как у всех нас в книгах, а наверху. В его представлении вселенная с трудом поднимается вверх, таща свое бесконечное тело на какую-то бесконечную гору.
И после этого Авторы начинают писать первую версию повести. Текст этой версии (главы с первой по третью, 24 страницы), вероятно, сохранился в архиве полностью, так как дописан не был — у Авторов возникли другие идеи, другой сюжет. Сам же текст был таким:
— Опять от него тиной воняет, — с негодованием произнес доктор Р. Квадрига. — Вечно от него в ресторане воняет тиной. Как в пруду. Ряска.
Павор внимательно посмотрел на него, затем улыбнулся Виктору.
— Срам! — с негодованием сказал доктор Р. Квадрига. — Чешуя. И головы.
— Что вы пьете? — спросил Павор.
— Кто — мы? — осведомился Голем. — Я, например, пью только коньяк.
— Двойной коньяк! — крикнул Павор официанту.
Лицо у него было мокрым от дождя, густые волосы слиплись, и от висков по бритым щекам стекали блестящие струйки. Твердое лицо, можно позавидовать. Сыплет дождь, прожектора, тени на мокрых вагонах мечутся, ломаются, все черное и блестящее. Только черное и только блестящее. И никаких разговоров. Только команды, и все повинуются. Не обязательно вагоны, может быть, самолеты. И потом никто не знает, где он был и откуда пришел. Девочки падают навзничь, а мужчинам хочется сделать что-нибудь мужественное — например, расправить плечи и втянуть брюхо. Вот Голему не мешало бы втянуть брюхо, только вряд ли, куда он его втянет, там у него все занято. Доктор Р. Квадрига — да, но зато ему не расправить плечи. Вот уже много дней он согбен. Вечерами он согбен над столом. По утрам — над тазиком. А днем — из-за больной печени. А значит, только я здесь способен втянуть брюхо и расправить плечи, но я предпочел бы мужественно хлопнуть стопку очищенной.
— Нимфоман, — грустно сказал доктор Р. Квадрига. — Русалкоман. И водоросли.
— Заткнитесь, доктор, — сказал Павор. Он вытирал лицо бумажными салфетками, комкал их и бросал под стол. Затем он стал вытирать руки.
— С кем ты подрался? — спросил Виктор.
— Изнасилован мокрецом, — произнес доктор Р. Квадрига, мучительно пытаясь развести по местам глаза, которые съехались у него к переносице.
— Пока ни с кем, — проговорил Павор и снова внимательно посмотрел на доктора. Р. Квадрига этого не заметил.
Официант принес рюмку. Павор медленно выцедил коньяк и снова принялся вытирать руки.
— Пойду лучше умоюсь, — сказал он ровным голосом. — Весь в дерьме.
Он поднялся и ушел, задевая по дороге стулья.
— Что-то происходит с нашим господином уполномоченным, — сказал Голем. Он щелчком сбросил со стола мятую салфетку. — Что-то мировых масштабов. Вы случайно не знаете, что именно?
— Вам лучше знать, — сказал Виктор. — Вы здесь все знаете. Кстати, Голем, откуда вы все знаете?
— Мокрецом! — произнес доктор Р. Квадрига. — Или наоборот.
— Никто ничего не знает, — сказал Голем. — Некоторые догадываются. Очень немногие. Кому хочется. Но нельзя спросить, откуда они догадываются, это насилие над языком. Куда идет дождь? Кому встает солнце? Как грядет жених во полунощи? Вы бы простили Шекспиру, если бы он написал что-нибудь в этом роде? Впрочем, Шекспиру бы вы простили. Шекспиру мы многое прощаем. Слушайте, капитан, у меня есть идея. Я выпью коньяку, а вы дернете стопку очищенной, а?
— Голем, — сказал Виктор, — вы знаете, что я железный человек?
— Я догадываюсь.
— А что из этого следует? — спросил Виктор.
— Что вы боитесь заржаветь.
— Предположим, — сказал Виктор. — Но я имею в виду не это. Четверть часа назад я бросил пить. — Он перевернул пустую рюмку Павора донышком вверх. — И я железный человек. Как это называется, силлогизм?
— Ах вот в чем дело, — сказал Голем, наливая себе из графинчика. — Ну хорошо, мы еще вернемся к этой теме.
— Я не помню, — сказал вдруг ясным голосом доктор Р. Квадрига. — Я вам представлялся или нет, господа? Честь имею, доктор Рем Квадрига, заместитель начальника этнографической экспедиции. Вас я помню, — сказал он Виктору. — Вы военный. А вот вы, простите…
— Меня зовут Юл Голем, — небрежно сказал Голем. — Я писатель.
— Ах да, — сказал доктор Р. Квадрига. — Простите меня, Юл. Конечно. Только почему вы меня обманываете? Вы просто переводчик с нантского, а никакой не писатель. Я вас беру в экспедицию. У нас никто не знает нантского. И вообще ничего не знает… Простите, — сказал он неожиданно. — Я сейчас…
Он выбрался из-за стола и направился к туалету, блуждая между столиками. К нему подскочил официант, и доктор Р. Квадрига обнял его за шею.
— Это все дожди, — сказал Голем. — Я очень рад за нашего господина уполномоченного, он скоро уедет.
— Павор? Почему вы так думаете?
— Я догадываюсь, — сказал Голем.
— С какой стати ему уезжать? Бросьте, Голем. Чепуха. У вас плохая агентура.
— Капитан, — серьезно и печально произнес Голем, — я вынужден с величайшим прискорбием сообщить вам, что половина нашей компании погибла в туалете.