В вестибюле горел костер. Над огнем кипел закопченный котел, вокруг в живописных позах возлежали друзья и родственники Росшепера Нанта. Трезвых здесь не было. Виктор узнал учителя городской гимназии и владельца бакалейной лавки. Они сидели, обнявшись, на ящике из-под коньяка, плакали и пели: «О мои горы, о мои овцы, о заливные луга вы мои…» На учителе был испачканный фрак. Виктор по ковровой лестнице поднялся на второй этаж и постучал в комнату Дианы. Никто не отозвался. Дверь была заперта, ключ торчал в замочной скважине. Виктор вошел, включил свет и присел к телефонному столику. Пока он раздумывал, где может быть сейчас Павор — еще в ресторане или уже дома, или у Агнессы, — телефон зазвонил, и он взял трубку.
— Слушаю.
— Господин капитан?
— Да, я.
— Докладывает дежурный по роте подпоручик Смилга. За время моего дежурства никаких происшествий не случилось. Рота готовится к отбою.
— Благодарю, подпоручик. Аспид выходил на связь?
— Так точно. Ничего нового.
— Хорошо. — Виктор помедлил. — Фельдфебель еще не ушел?
— Никак нет.
— По дороге домой пусть зайдет в кинотеатр. Я подозреваю, что там отсиживается городской патруль. Если так, пусть выгонит и накажет.
— Слушаюсь.
— У меня все, подпоручик. До свидания.
Виктор повесил трубку и набрал номер ресторана.
— Тэдди? Это капитан Банев. Посмотри, пожалуйста, Сумман еще у вас? Позови его к телефону.
Держа трубку возле уха, он огляделся. Все здесь было по-прежнему, и, слава богу, на туалетном столике по-прежнему стояла его фотография. И все было чистое и белое, и занавески, и стены, и заснеженная деревушка на картине, и накрахмаленный халатик на спинке кресла. А внизу орали: «Ой вы, горы мои и бараны мои…» Куда же она пошла, подумал он. Здесь только один больной, да и тот здоровый Росшепер.
— Да, — сказал в трубке голос Павора.
— Это я, — сказал Виктор.
— О, Виктуар! — вскричал Павор. — Как твое самочувствие? Оказали тебе медицинскую помощь?
Судя по голосу Павор был изрядно пьян, но Виктор знал, что глаза у него сейчас такие же, как обычно, — выпуклые и пристальные. Шляпа, подумал он. Задница с пристальными глазами.
— Завтра в десять ноль-ноль жду тебя в канцелярии, — сказал он. — Обязательно.
— В чем дело? — трезво спросил Павор.
— Это не телефонный разговор.
— Я могу приехать к тебе.
— Не стоит, — сказал Виктор. — Дело пока терпит. Но завтра будь у меня точно в десять ноль-ноль. Или даже лучше в девять ноль-ноль. И никуда больше не заходи. Прямо из дома ко мне.
— С-слушаюсь, господин Банев, — сказал Павор. Он снова был сильно пьян. — Будет исполнено.
Он говорил еще что-то, но Виктор бросил трубку и задумался. Шляпа, извозчик. Одно утешение: вечер я тебе сегодня испортил. Ты мне, а я тебе. Хорошо еще, что мальчишка предупредил вовремя. А вдруг не вовремя? А чего не вовремя? Рота цела, город цел. И Павор пока цел. Что я от него имел за последние дни? Что «кайманов» в горах нет и что у соседа они ведут себя тихо. Правда это или нет? Теперь я должен во всем сомневаться, разве я знаю, откуда у Павора все эти сведения? Хотя по оперсводке — то же самое. И Бол-Кунац подтверждает. Все равно нужно вернуться в город: вдруг они нападут сегодня?
Правда, туман… Виктор вскочил и подошел к окну. Да, туман. Такого тумана здесь не бывало. Они поубиваются в ущельях или завязнут в болоте, если попытаются. Этих гор они не знают. Все равно. Все равно лучше вернуться в город и ночевать в роте. Перенны у меня нет, вот жалость… Вот так вот, Диана, подумал он, стоя перед зеркалом и изо всех сил затягивая на поясе ремень с кобурой. Вот так вот и только так. Целую ручки.
Он вышел и запер дверь. Где ее носит? Коридор был длинный, тихий, лампы горели через одну, двери в палаты были открыты, там было темно, тянуло сыростью из распахнутых окон. Виктор спустился в вестибюль и увидел Диану. Сначала он не понял, что это Диана, а потом кисло подумал: очень мило. Два совершенно трезвых и потому сумрачных пастуха выводили на дудках заунывную мелодию, гости хлопали, с трудом попадая ладонью в ладонь, а в центре круга, возле чадящего костра, Диана отплясывала буги с дежурным врачом. У нее горели глаза, волосы летали у нее над плечами, и вообще черт был ей не брат. Потный врач испытывал блаженство. Дурак, подумал Виктор, все равно тебе ничего не отломится. Попляшешь вот, разгорячишься, да и пойдешь коротать ночь один на диванчике. Никому сегодня не отломится, потому что мне надо в город. Кто-то потянул его за кобуру, Виктор вздрогнул, сцапал чью-то потную мягкую руку и повернулся. Это был сам Росшепер Нант. На нем была расшитая бисером и янтарем меховая безрукавка на голое тело и пижамные штаны, заправленные в пастушьи унты. Отвислое голое брюхо было испачкано песком. Все три подбородка были покрыты многодневной щетиной, заплывшие глазки слезились.
— Дай, — боднув головой, сказал он.
— Что вам угодно? — спросил Виктор.
— Дай! — повторил Росшепер, слабо шевеля схваченной рукой. — Хочу.
Виктор выпустил его руку и обтер ладонь о штаны.
— Не понимаю, — сказал он резко.
— Левор… Револьвер! — сказал Росшепер Нант. — Оружие! — Он поднял руку и несколько раз согнул указательный палец, нажимая на воображаемый курок.
Ну и мурло, подумал Виктор, привычно удивляясь. Он вспомнил, что говорил Тэдди, и вспомнил шуточки Павора, и ему захотелось наступить Росшеперу на ногу и толкнуть его в грудь. Росшепер снова потянулся к кобуре.
— Пострелять, — выговорил он. — Хочу. Сейчас.
— Нельзя, — сказал Виктор*— Отойдите! Ну? Росшепер, отвесив губу, смотрел на него снизу вверх.
— Я член парламента, — обиженно сказал он. — У вас нет никакого права, я вас разжалую. В капралы! — заорал он истошным голосом.
— Пошел вон, — сказал Виктор сквозь зубы и повернулся к нему спиной. Диана, распихивая коленями гостей, шла к нему.
— Пошли танцевать! — закричала она еще издали. Она подбежала, схватила его за рукав и потащила в круг. — Пошли, пошли, здесь все свои, вся пьянь, рвань, дрянь… Весело! Покажем им, как надо, а то этот очкарик ни черта не умеет…
Она втащила его в круг, и всклокоченный бакалейщик завопил:
— Капитан Банев, ура!
Трезвые пастухи, переведя дух, снова затянули что-то заунывное. От Дианы пахло духами и коньяком, и то ли от костра, то ли от ее тела накатывало жаром. Виктор теперь ничего не видел, кроме ее разгоряченного прекрасного лица.
— Пляши! — крикнула она, и он стал плясать.
— Молодец, что приехал.
— Я сейчас уезжаю.
— Чепуха, никуда ты не уедешь.
— Уеду. Ничего не поделаешь.
— Почему ты трезвый? Вечно ты трезвый, когда не надо.
— А когда не надо?
— Сегодня не надо. Особенно сегодня. Сегодня ты мне нужен пьяный.
— Откуда мне было знать?
— Чтобы я могла делать с тобой, что хочу. Не ты со мной, а я с тобой.
— Все впереди.
— Ты же уезжаешь.
— Это не срочно, — сказал Виктор.
Она удовлетворенно засмеялась, и они стали плясать молча, ничего не видя и ни о чем не думая. Гости били в ладоши и вскрикивали, и кажется еще кто-то пытался плясать, а Росшепер протяжно кричал: «О мой бедный пьяный народ!»
— Кто все эти люди? — спросила Диана.
— Учитель… — сказал Виктор. — Бакалейщик… Акцизный чиновник… Вся контора завода… Я не всех знаю. А это пастухи из деревни… А вон спит Зурзмансор, староста…
— О мой бедный, темный народ! — стонал Росшепер.
— Ты уверена, что он импотент? — спросил Виктор.
— Уверена, — сказала Диана. — Раз в неделю я его мою в ванной.