— Краткая сущность необычности: реликт фауны юрского периода, считается вымершим пятьдесят миллионов лет назад.
— Сколько? — переспросил Фарфуркис.
— Пятьдесят миллионов тут написано, — несмело сказал комендант.
— Несерьезно все это как-то, — пробормотал Фарфуркис — Да читайте же, — простонал он. — Дальше читайте!
— Данные о ближайших родственниках: вероятно, все вымерли. Адрес постоянного местожительства: Китежградская колония необъясненных явлений.
— Прописан там? — строго спросил Хлебоедов.
— Да вроде как бы прописан, — сказал комендант. — Как заявился он, как занесли его в книгу почетных посетителей, так и пребывает. Можно сказать, прижился Кузьма. — В голосе коменданта послышались нежные нотки: Кузьке он покровительствовал.
— У вас все? — осведомился Лавр Федотович. — Тогда предлагаю вызвать.
Других предложений не было, комендант отдернул штору на окне и ласково позвал:
— Кузь-Кузь-Кузь-Кузь!.. Вон сидит на трубе, паршивец, — сказал он нежно. — Стесняется… Стеснительный он очень. Ку-у-узь!.. Кузь-Кузь-Кузь!.. Летит, жулик, — сообщил он, отступая от окна.
Послышался кожистый шорох и свист, огромная тень на секунду закрыла небо, и Кузька, трепеща распахнутой перепонкой, плавно опустился на демонстрационный столик. Сложив крылья, он задрал голову, разинул огромную зубастую пасть и тихонько квакнул.
— Это он здоровается, — пояснил комендант. — Ве-ежливый, сукин кот, все как есть понимает!
Кузька оглядел комиссию, встретился с мертвенным взглядом Лавра Федотовича и вдруг застеснялся ужасно, закутался в крылья, спрятал пасть на брюхе и стал застенчиво выглядывать из кожистых складок одним глазом — огромным, зеленым, анахроничным, похожим на полураскрытую ирисовую диафрагму. Прелесть был Кузька. Впрочем, на свежего человека он производил устрашающее впечатление. Хлебоедов на всякий случай что-то уронил и полез за уроненным под стол, откуда пробормотал: «Я думал, собака какая-нибудь квакающая…»
— Кусается? — спросил Фарфуркис опасливо.
— Как можно! — сказал комендант. — Смирное животное, все его гоняют, кому не лень… Конечно, если рассердится… только он никогда не сердится.
Лавр Федотович принялся рассматривать птеродактиля в бинокль и вогнал его этим в окончательное смущение. Кузька слабо квакнул и совсем спрятал голову в крыльях.
— Грррым, — удовлетворенно произнес Лавр Федотович и отложил бинокль.
Обстановка складывалась благоприятно.
— Я думал, это лошадь какая-нибудь… — бормотал Хлебоедов, ползая под столом.
— Разрешите мне, Лавр Федотович, — сказал Фарфуркис — Я вижу в этом деле определенные трудности. Если бы мы занимались фиксацией[63] необычных явлений, я без колебаний первым бы поднял руку за признание. Действительно, крокодил с крыльями — явление довольно необычное в наших широтах. Однако наша задача — визировать необъясненные явления, и тут я испытываю недоумение. Присутствует ли в деле номер два элемент необъясненности? Если не присутствует, то почему мы должны это дело рассматривать? Если, напротив, присутствует, то в чем он, собственно, состоит? Может быть, наш научный консультант имеет сказать нам что-нибудь по этому поводу?
Лавр Федотович обратил на меня бинокль. Я не торопился с ответом и, сохраняя на лице глубокую задумчивость, старательно рисовал на бумаге интеграл от нуля до бесконечности. Дело было деликатное. Действовать надлежало с осторожностью. Мне было совершенно очевидно, что становиться сенсацией Кузьке ни к чему. Если бы Тройка, паче чаяния, признала бы Кузьму необъясненным явлением, бедняге предстоял бы поистине тернистый путь: интервью бесчисленным корреспондентам, тесная клетка, чужие равнодушные люди, которые будут его ощупывать, колоть, проверять его реакции, отрезать от него кусочки, просвечивать его рентгеном, короче говоря, относиться к нему, как существу бездушному, представляющему чисто научный интерес. Это было невозможно — отдать чужим людям нашего Кузьку, которого в Китежграде знает каждая собака; которого доброхотные бабки кормят с рук пшенной кашей; который всегда готов слетать тебе за папиросами, готов посидеть с ребенком, пока ты в кино, готов поднести тебе тяжелую авоську; который привык к свободе, к доброму отношению… Нет-нет, это было невозможно. Наши ребята уже пару раз приезжали сюда, чтобы познакомиться с Кузькой и прикинуть, как поделикатнее спланировать его обследование. Кузька прекрасно сошелся с Володей Почкиным, у них нашлось много общего, и теперь скоро из Института должно было прийти ходатайство о передаче Кузьки в распоряжение наших биологов и палеонтологов. Придет такое письмо, заберу Кузьку и поеду с ним в Соловец. А пока надо было всеми силами добиваться, чтобы дело отложили.
— Я отлично понимаю колебания товарища Фарфуркиса, — начал я. — В данном случае проблема необъясненности пребывает в резком разрыве с проблемой необычности. С одной стороны, летающие ящеры были чрезвычайно распространены на Земле некоторое время тому назад, и в этом смысле данный птеродактиль есть существо весьма заурядное. С другой стороны, практически все указанные ящеры уже вымерли, и в этом смысле наш птеродактиль — явление редкое, даже уникальное. Так обстоит дело с необычностью явления, хотя я должен присовокупить, что само по себе явление выживаемости давно вымерших существ хорошо известно современной науке: взять, например, целакантуса.[64] Что касается необъясненности, то фундаментальной загадкой явления следует считать факт массового вымирания ящеров, имевший место десятки миллионов лет назад. Мы могли бы исходить из предположения, что центр тяжести загадки лежит в огромных массах уже вымерших ящеров, что изучение их окаменевших останков даст ответ на вопросы науки. Однако нет никаких гарантий того, что разгадка необъясненного явления массовой гибели не лежит в данном экземпляре, единственном или одном из немногих, оставшихся жить. Я считаю необходимым подчеркнуть, что комиссия должна быть чрезвычайно осторожна в своих выводах, ибо, признавая данного птеродактиля сенсацией, она рискует попасть в смешное положение, если вдруг выяснится, что он не представляет особенной ценности для науки. Не признав же его сенсацией и халатно разбазарив его, комиссия рискует совершить непоправимую ошибку и справедливо понести за это всю тяжесть ответственности. Таково мое мнение по этому поводу, как научного консультанта.
— Какие будут вопросы к докладчику? — осведомился Лавр Федотович.
— А я так полагаю, — заявил Хлебоедов, который уже убедился, что Кузьма не кусается, и почувствовал себя смелее, — я так полагаю, что это просто крокодил с крыльями и больше ничего. И напрасно товарищ научный консультант наводит здесь тень на плетень. Я вот замечаю, что комендант развел у себя в колонии любимчиков, прикармливает их там за государственный счет… Я не хочу, конечно, сказать, что у него там семейственность или он там взятки получает, но факт, по-моему, налицо: крокодил с крыльями — простая штука, а возятся с ней как с писаной торбой. Гнать его нужно из колонии, пусть работать идет.
— Как же работать? — сказал комендант, очень болевший за Кузьму.
— Атак! У нас все работают! Вон он здоровенный лоб какой сидит. Ему бы бревна на лесопилке подносить… Или пусть камень грузит. Может, скажете, у него жилы слабые? Я этих крокодилов знаю… ящеров этих…
— Как же так? — страдал комендант. — Он же все-таки не человек, он же все-таки животное, у него диета…
— Ничего, у нас животные тоже работают! Лошади, например… Пусть в почтальоны идет. Диета у него… У меня тоже вот диета, а из-за него без обеда сижу!.. — Однако Хлебоедов почувствовал, что заврался. Фарфуркис смотрел на него насмешливо, да и поза Лавра Федотовича наводила на размышления. Учтя все эти обстоятельства, Хлебоедов сделал вдруг резкий поворот. — Постойте, постойте! — заорал он, — Это какой же у нас Кузьма? Это не тот ли Кузьма, который клубные лампочки жрал?.. Ну да, тот самый и есть! Это что же, и меры, значит, к нему не были приняты? Ты, товарищ Зубо, не выкручивайтесь! Ты мне прямо скажите, меры были применены?
— Были, — сказал комендант.
— Какие именно?
— Слабительного ему дали, — сказал комендант. Видно было, что за Кузьму он будет стоять насмерть.
64
Целакантообразные рыбы — отряд надотряда кистеперых, он содержит единственный современный вид — латимерию. От кистеперых произошли наземные позвоночные, но именно латимерия нашим выжившим предком не является: у нее семь пальцев на «кисти», а у всех наземных позвоночных — пять (включая рудиментарные). Предки латимерии решили с выходом на сушу повременить: чем-то еще там дело кончится… — В. Д.