— А она хорошенькая?
— Очень. Самая красивая в нашем втором. И у нее железная воля.
— Нет, — решительно сказал Тойво. — Не получится.
— Почему? Она тебе понравится, честное слово.
— Понимаешь, Заяц, мне нельзя жениться.
— Глупый, я же не говорю, что сейчас. Она еще маленькая, как и я. И ты тоже еще слишком молод.
— Ох, — сказал Тойво. — Ты как-то слишком быстро идешь.
Давай отдохнем.
Они остановились.
— Понимаешь, — сказал Тойво, — все равно ничего не выйдет. Я твердо решил пойти в космонавты, вот в чем дело.
— Ну и что же? Дядя Федор тоже космонавт, и он женат…
— Но я буду совсем другим космонавтом. Я буду летать к звездам.
— Какая разница?
— Огромная. Дядя Федор приезжает домой каждый месяц, а я буду летать годами.
— Кира будет ждать, уверяю тебя… то есть Галя…
— Это не годится, Заяц, и ты сам это понимаешь. Что это будет за жизнь, если один несколько лет где-то летает, а другая все это время сидит и ждет?
— Тогда бери ее с собой.
— А кем она собирается быть?
— Кажется, учительницей…
— Вот видишь! Что она будет делать в звездолете?
— Как что? У вас будут дети? Будут. Вот их она и будет учить.
Тойво снял варежку и потер замерзшую щеку.
— Пожалуй, — сказал он задумчиво. — Только ведь дети не сразу будут… и потом нужно, чтобы они выросли, а что она будет делать тем временем?
Коля опустил голову. Ему стало грустно. Он очень любил Тойво и очень хотел женить его на ком-нибудь из девочек, в которых был влюблен сам.
— Тойво, — сказал он, — а зачем тебе быть звездолетчиком?
— Надо открывать новые миры.
— Может, лучше тебе стать кем-нибудь другим? Например, монтажником, как папка… Тогда бы вы…
— Нет, Заяц, это невозможно. Я все время мечтаю о новых мирах. Неужели человек не имеет права открывать новые миры?
Коля взялся за палки и снова двинулся в путь. Тойво последовал за ним. Разлапистые ветви, тяжело нагруженные снегом, проплывали у них над головами.
— Это самое интересное, по-моему, — сказал Тойво. — Открывать новые миры. В Солнечной системе уже все открыто.
Надо лететь к звездам. Увидеть новые миры… с иными солнцами, с иными формами жизни… с братьями по разуму…
— С кем?
— С братьями по разуму. Должны же быть где-то миры, где живут наши братья по разуму.
— И они прозрачные?
— Не знаю.
Коля сказал упрямо:
— Они прозрачные и летают на крыльях. Мне папа рассказывал. А Шахразада?
— Что Шахразада?
— Она тебя пустит?
— Почему же нет?
— На Камчатку не пустила, а уж к другим мирам и подавно.
— Так ведь это не сейчас. Это еще не скоро.
Коля оживился.
— Верно! Тебе еще нужно закончить школу…
— Конечно, Заяц. Закончить школу, поработать года два на верфях,[87] пройти институт… Время еще есть, правда, Заяц? Слушай, Заяц, а куда ты меня ведешь?
Коля прямо ответил:
— Туда, где я нашел попугая.
Тойво некоторое время молчал.
— Ты шутишь?
— Нет. Я нашел здесь попугая.
— Живого?
— Что ты…
Выслушав историю с попугаем, Тойво заметил:
— Удрал из зоосада… или из живого уголка.
— Но здесь поблизости нет зоосадов. И интернатов тоже.
— Тогда просто из дома…
— До рабочего городка далеко, десять километров.
— Да, пожалуй, не долететь по такому морозу.
— А откуда песок, Тойво?
— Какой песок?
— Я нашел песок тоже…
Тойво поднял руку, и они остановились.
— Погоди-ка…
Коля огляделся. Кругом была тайга, холодная, тихая, совершенно безразличная. Коля подошел к Тойво поближе.
— Ты чего, Тойво?
Тойво принюхивался.
— Понюхай, Заяц. Ты ничего не слышишь?
Коля потянул воздух носом. Пахло тайгой. Морозом и чуть-чуть сухой корой. И, пожалуй…
— Что у вас здесь, свалка какая-нибудь? — спросил Тойво.
Посторонний запах несомненно был. Тонкий, едва уловимый запах падали.
Они переглянулись и поспешно пошли вперед. Воображению их представлялись странные картины. Свалка — это, конечно, чепуха. Кому вздумается устраивать свалки в чаще? Им виделись раздутые трупы лосей, или медведей, или — почему бы и нет? — целые гиппопотамы, заброшенные сюда той же непонятной силой, которая оставила здесь попугая. Правда, у Коли мелькала смутная мысль — на таком морозе ничто мертвое пахнуть не может. Но ведь что-то пахло! И запах усиливался с каждым шагом.
87
Эта идея — брать в институт только „производственников“, отработавших два года где придется, — появилась и реализовалась в хрущевские времена. Позднее она выродилась во всякие „рабфаки“ и льготы при поступлении. — В. Д.