Энергичный — да! Рукописный, карандашом, даже с рисунком, на половинках страниц обычного писчебумажного форма та… Набросок этот сохранился в двух вариантах. Привожу оба.
Первый вариант:
Яркий белый свет падал из-под зеленого абажура и, отраженный лакированной поверхностью стола, тусклыми бликами ложился на кожаную обивку каюты, на металл и стекло приборов, на бледные лица сидевших. Их было четверо — командир, инженер, врач и радист. Пятый, механик, лежал в подвесной койке, уставившись в темный сводчатый потолок стеклянными глазами. Лицо его было искажено болезненной гримасой, как будто он напряженно прислушивается к негромкому разговору за столом и морщится оттого, что не может расслышать.
Впрочем, разговаривавшие старались не смотреть на то, что всего несколько часов назад было их товарищем, и зеленоватый сумрак над абажуром помогал им в этом.
— Возможно, авария произошла, когда мы влетали в атмосферу“ говорил командир. — Тогда ясно, почему астроплан не попал на берег „Голконды“. Может быть, это случилось в момент посадки — это объясняло бы размеры разрушений, которые причинил взрыв. Можно высказать еще несколько предположений. Но главное сейчас в другом. Главное в том, что из пяти реакторов уцелели только три, и лишь один из уцелевших можно задействовать без серьезного ремонта. Инженер прав: мы не имеем ни малейшей возможности самостоятельно покинуть Венеру.
— Кроме всего прочего, у нас серьезно повреждены системы управления, — добавил инженер, и стекла его очков холодно блеснули. Врач задумчиво вычерчивал мизинцем на столе волнистые линии. Радист вздохнул, достал из портсигара шоколадку и положил в рот.
— Мне хотелось бы знать, — продолжал командир, — что думает каждый из вас по поводу создавшегося положения. Мы уже видели кое-что там, — он кивнул головой куда-то в сторону, — за стенами каюты. Что вы думаете об этом? Что думает об этом инженер? Доктор? Что может предложить — это особенно важно — радист?
— Разрешите? — Инженер снял очки и медленно заговорил, протирая их кусочком замши. — Всё, к сожалению, немногое, что мы знаем об этой планете на основании опыта прежних двух экспедиций… я имею в виду возвратившиеся экспедиции… всё это говорит о том, что… вряд ли можно надеяться на скорый приход помощи. Для этого экипажам спасательных астропланов придется прочесать огромные пространства. Правда… — Он замялся и, низко наклонив голову, принялся надевать очки. — Если установить Большой маяк тут, рядом, это значительно облегчит спасателям поиски… Собственно, маяк попросту навел бы их на нас.
— Здесь устанавливать маяк нельзя, — хмуро сказал радист. Мы не имеем права.
— Пожалуй, — легко согласился инженер. — К тому же его энергетический баланс рассчитан на подножное, если так можно выразиться, использование богатств „Голконды“. А здесь он в триста-четыреста часов сожрал бы все наличные запасы ядерного горючего.
— Что же вы предлагаете? — спросил врач.
— Ждать. Практически можно сколь угодно долго оставаться в нашей стальной скорлупе.
— Не нужно забывать, что кислорода и воды у нас не так уж и много, на весь наш век не хватит… — пробормотал радист. — Я не говорю уже о съестном.
Капитан чуть не рассмеялся, увидев, какой легкомысленно-мальчишеский жест сделал всегда серьезный и немного самодовольный инженер.
— Пустяки, два-три дня, и я буду добывать вам и воду, и воздух из местной атмосферы в любых количествах.
Второй вариант:
— Не понимаю, что случилось с амортизаторами. — Командир ожесточенно уже в который раз поправил бинт, съехавший на глаза. — При взлете они сработали замечательно, а тут… Словно их и не было.
Инженер не ответил. Он полулежал в глубоком кресле, бережно прижимая к груди упакованную в узкий деревянный ящик руку. Его почерневшее от боли лицо судорожно подергивалось, и он едва слышно рычал сквозь стиснутые зубы. Командир искоса взглянул на него.
— Закурите? — спросил он.
Инженер кивнул. Командир достал папиросу, вставил ее в запекшиеся губы Инженера и чиркнул спичкой.
— Спасибо, — хрипло выдохнул тот. — Нет, не надо. Тошнит.
Папироса упала на пол. Звякнул люк, и в каюту вполз Доктор. Оба повернулись к нему. Доктор зажмурился, потер ладонью испачканное засохшей кровью лицо и сплюнул.
14
Как сообщил В. Курильский, этот эпиграф — часть стихотворения А. Хаусмана „Эпитафия на армию наемников“:
Текст сопровождается следующим комментарием: „Знаменитый британский поэт А. Е. Хаусман написал „Эпитафию на армию наемников“. Было много критики по поводу использования слова „наемник“ как характеристики солдат Британской империи, многие из которых поступали добровольцами. Тем не менее его стихотворение стало признанным выражением взглядов на тех, кто заплатил высшую цену“.
Я попытался перевести „Эпитафию“, прошу не судить строго:
— В. Д.