Китайскому космонавту Ши Фэнь-ю особенно не повезло, ибо в черновиках в одном случае он — Уайт, в другом — поляк Миньковский, а в издании 1969 года вообще Крюгер из Бразилии.
В основном же текст 1969 года был тот же. Правда, не могу не упомянуть об одной интересной опечатке. Перед испытательным пробегом «Мальчика» в рукописи Ермаков Быкову рекомендует выпить десять таблеток колы. В издании 1959 года — десять таблеток тонина (вероятно, по аналогии со словом «тонус»), а в издании 1969 — таблетку танина. Что, по звучанию, соответствует, вероятно, таннину — «вяжущему лекарству с противовоспалительным действием».
Издание в «текстовском» собрании сочинений Стругацких повторяет первоначальную версию от 1959 года. И тем читателям, которые предпочитают перечитывать любимые книги в том, первоначальном, многажды уже читанном варианте, рекомендую именно это издание (если у них не сохранился кирпичного цвета. Как раз плохое английское произношение у индийца — не редкость.) томик 60-го года с пожелтевшими страницами, но с такими привычными иллюстрациями).
Те же иллюстрации И. Ильинского воспроизвела «Тегга Fantastical публикуя „Страну багровых туч“ в „Мирах братьев Стругацких“. Об этой серии „людены“ узнали на „Интерпрессконе-96“ и сразу же провели коротенькое совещание с Николаем Ютановым, главой „Тегга Fantastica“, на предмет: какую помощь они смогут оказать издательству в подготовке „Миров“ и „почему мы раньше не знали?!“. В то время я как раз привезла БНу обработанные черновики СБТ. Обилие интересных дополнений к текстам меня тогда потрясло, и я предложила „дополнить“ „Страну…“. Увы, спешка всегда выходит боком, макет надо было уже отправлять в типографию, и пришлось по приезду из Питера срочно (в течение двух недель) выбирать эти самые „дополнения“, перепечатывать их на пишмашинке (компьютер для меня тогда был отчасти фантастикой) и отправлять поездом в Питер (об электронной почте тогда нечего было и мечтать). Из-за спешки и там и тут в тексте появились некие несообразности. И если спешка работников издательства привела к тому, что вставлялись „кусочки“ иногда не туда ил и не так (а один абзац — вероятно, наиболее понравившийся — был вставлен два раза — на 44-ю и 45-ю страницы книги), то моя спешка вылилась в явление на борту „Хиуса“ бывшей ипостаси Юрковского — Бирского. Он, оценивая беседу планетолетчиков, хмыкает и… более не появляется до конца повествования.
Перечисляя многочисленные исправления в рукописи СБТ, рекомендованные идеологами цензуры, поймала себя на мысли, что все это несколько противоречит словам из „Комментариев“ Б. Н. Стругацкого о повести: „…безнадежно дурная, дидактично-назидательная, восторженно казенная <…> обремененная су конной назидательностью и идеологическими благоглупостями.
Фантастики Ближнего Прицела“. Все-таки не настолько Стругацкие были в то время (середина пятидесятых) настроены прокоммунистически[21] (не по теории того коммунизма, который они показали в „Полудне…“, а того, в котором „каждому по потребности“, но потребности эти будет определять верховная власть), если столько пришлось убирать, исправлять, менять…
Правда, это сыграло и отрицательную роль. Теперь Авторы будут заниматься своего рода самоцензурой: если этого не пропустят, то об этом и писать не будем. Либо как-то иносказательно. Либо даже убирая некоторые „непроходимые места“ на этапе написания чистовика.
„ИЗВНЕ“
Эта маленькая и забытая даже любителями творчества Стругацких повесть не явилась бы предметом исследования, если бы не обилие фактических материалов, служащих примером ко многим более поздним постулатам Стругацких, которые они брали на вооружение, создавая свои произведения.
„Писать надо либо о том, что хорошо знаешь, либо о том, чего не знает никто“.
Повесть состоит из трех рассказов, первый и второй из них описывают по кусочку жизни каждого из братьев (с некоторыми фантастическими дополнениями, разумеется). Восхождение альпинистов-военных — это, конечно, из жизни Аркадия Натановича, служившего на Дальнем Востоке. Археологи в Средней Азии — это из жизни Бориса Натановича; он не раз в своем творчестве будет возвращаться к этому моменту.
А третья часть — это „о том, чего не знает никто“. Тут уж братья дали волю своему воображению. Можно только представить себе, как это было упоительно: придумывать новые и новые формы жизни, населяющие зверинец Пришельцев; как по очереди (или перебивая друг друга) каждый старался выдумать что-нибудь более необычное; как затем каждый „вольный полет фантазии“ был „испробован на прочность“ (а может ли быть таковое вообще). Остается только пожалеть, что мы не присутствовали при таких вот „беседах-сражениях“ или что не было с ними в то время магнитофона, записывающего все эти обсуждения, чтобы потом мы могли послушать самое интересное, наверное, в творческой кухне: обсуждение будущего меню и перечень нужных ингредиентов… Мы можем только вкушать итог этого.
„Объяснительная часть должна быть наиболее короткой; лучше, чтобы ее не было вообще“.
Часть такого спора-обсуждения сохранилась в черновиках „Извне“. Наверняка именно так и велись беседы за столом, „междусобойчики“, в которых каждый из присутствующих отстаивал свою точку зрения, беря доказательства „с потолка“ и подтверждая их тогдашними теориями. Беседы в кругу друзей-единомышленников, беседы между коллегами-научниками, беседы в студенческих компаниях. Каждый из нас наверняка может вспомнить такое же.
Сделав несколько вариантов начала „Извне“, Стругацкие, вероятно, увидели: то, что так интересно в жизни (каждый помнит, какой подъем, какие пылающие души и глаза, какое воодушевление мы испытывали, обсуждая ту или иную проблему мироздания с друзьями), оказывается при изложении сего на бумаге бледным отражением, засушенным цветком, тенью, безнадежно скучной тенью… Ясна была цель: путем такого вот описания дружеской беседы за столом попытаться объяснить весь дальнейший рассказ… подвести читателя к мысли о существах иных миров… возможно, даже ввести в эту компанию спорящих человека, который точно знает (ибо видел сам), и далее уже вести рассказ от имени свидетеля… Попытка не удалась. Нам же остались не сколько зарисовок тех споров… И, возможно, эти листочки, имеющие весьма далекое отношение к рассматриваемой повести, были бы отнесены к отдельному разделу данного исследования „Неизвестные рассказы“, если бы не стояло в начале каждого заглавие „Извне“ и (чуть ниже) цифра „1“, то есть первая глава.
— Таким образом, — сказал Астроном, — основные положения нашей теории…
— Скажем, гипотезы, — проворчал Археолог, выбивая трубку.
— …нашей гипотезы, согласен, могут быть сформулированы следующим образом. Во-первых, среди миллиардов звезд в Большой Вселенной многие имеют планетные системы, сходные с нашей. Есть возражения?
— Пока нет.
— Пока… Хорошо. Известная часть этих планетных систем…
А их миллионы, заметь… включает планеты, массовые и температурные характеристики которых совпадают или, по крайней мере, весьма схожи с теми, что мы имеем для Земли, Венеры и Марса.
— И ты можешь доказать это?
— Да. Доказательство довольно элементарно… для обладающих хотя бы самым примитивным понятием о теории вероятностей.
— Ну ладно, ладно. Дальше.
— Во-вторых…
— В-третьих…
— В-третьих, нет никаких оснований полагать, что эволюция материи на таких планетах идет путем, резко отличным от эволюции материи в условиях Земли, или совсем отсутствует.
Согласен?
— Мгм… — Археолог снова набил трубку и зажег спичку. У него было худое нервное лицо, большой залысый лоб и всего два пальца на левой руке.
21
Думаю, что здесь автор книги проявляет некую идиосинкразию к слову „коммунизм“ и пытается как-то выгородить, „оправдать“ АБС. Вряд ли они в этом нуждаются. А столько менять и править в СБТ пришлось по другой причине: жили они (и мы) тогда вовсе не в коммунистической стране, а в стране военно-бюрократической олигархии, „власти райкомов“. Я считаю, что Стругацкие были настроены именно прокоммунистически: они живописали Утопию И верили в ее пришествие. — В. Д.