— Шарль Моллар, радиооптикь. Лечу aves vous на Амальтею.
— Владимир Юрковский, планетолог. Чрезвычайно рад познакомиться.
Они пожали друг другу руки.
— Григорий Дауге, планетолог, — сказал Юрковский. Дауге поклонился и пожал руку Моллару. — А где же Быков? — спросил он.
— Capitaine marchand, мсье Быкофф… — сказал Моллар и взмахнул руками. — Как это сказать?.. Э-э-э…
— Он не встречал вас? — спросил Дауге.
— Нет, — сказал Моллар и посмотрел на Варечку. — Прекрасный… э-э-э… чучело! Я говорю только по-русску со вчера.
Я нашел вас трудно. Я встречал здесь один соотечественникь — он прекрасно говорилль по-русску, и я нашел вас.
— Вы отлично говорите по-русску, — сказал Юрковский, поглядывая на Варечку, приоткрывшую один глаз. — Просто прекрасно.
— Да вы садитесь, мсье Моллар, — сказал Дауге, подвигая кресло.
— Спасибо, — сказал Моллар и покачал головой. — Я иду в свой кабинет. Я весь запылен. — Он пошевелил пальцами. — Метеоритная пылль! Надо принять душ, n'est pas?
— Же парль франсе, — сказал Дауге с ужасным акцентом.
— Нет-нет, — вскричал Моллар. — Только не так! Только по- русску!
— Конечно, мсье Моллар, — сказал Юрковский. — Конечно. Мы не дадим мсье Дауге говорить по-французски. Это было бы бесчеловечно. N'est pas, Григорий Иоганнович?
Моллар весело улыбаясь оглянулся вокруг и встретился глазами с Варечкой, медленно приближающейся к нему из своего угла.
— О, — сказал он. — Се n'est pas чучело!
— Это Варечка, — сказал Юрковский. — Она родилась на Марсе.
— Прелестно, — сказал Шарль Моллар, пятясь, — прелестно.
В дверях он столкнулся с Колей Ермаковым.
— Здравствуйте, — сказал Коля.
Юрковский взял ящерицу за шиворот, проволок по полу и кинул в ванную комнату.
— Вы ей очень понравились, — сказал он Моллару.
— Прелестно! — воскликнул Моллар. — Я надеюсь, она тоже съедобна. Я ел игуан на Амазонке — они мне тоже очень понравились.
Все засмеялись, а Юрковский сказал:
— Не беспокойтесь, мсье Моллар, она очень редко ест.
— Но, наверное, помногу сразу, n'est pas!
Юрковский простер руку к Коле Ермакову и сказал:
— Это наш борт-инженер, Ермаков Николай.
— О! — вскричал Моллар, сверкая улыбкой. — Le pettit ingenieur. Как жизнь — хорошё-о?
— Хорошо, — сказал Коля.
— Как девушки — хорошё-о?
— Хорошо, — сказал Коля. — Bon.
— Моллар, — сказал Моллар. — Зовите меня Шарль, то petit, я буду звать вас Nicolas!
Потом он повернулся к безмолвствующему Дауге и сообщил ему:
— Иду в свой кабинет. Надо посмыть метеоритную пылль!
— Йес, — сказал Дауге, — натюрлихь!
— Non, поп, — закричал Моллар, скрываясь за дверью, — только по-русску!..
— Утешный парень, — сказал Юрковский. — Но где наш отец родной?
— Он должен был встречать Моллара, — сказал Дауге.
— Я видел его, — сказал Коля. Он стоял у стола, рассматривая листы корректуры. — Алексей Петрович ходил встречать ученых, но никого не нашел. Он в ярости и сейчас будет здесь.
Алексей в ярости, — задумчиво сказал Дауге, — это интересно.
Алексей Петрович вошел не постучавшись и рухнул в кресло.
— Николай, — сказал он. — Почему ты здесь?
— Корабль к походу готов, — сказал Коля, подобравшись.
— Так, — сказал Алексей Петрович. — В таком случае, где штурман?
— Михаил Антонович проверяет курс.
Алексей Петрович посмотрел на Колю в упор и веско произнес:
— Проверку курса штурман производит вместе с борт-инженером.
— И с капитаном, — сказал Дауге так, чтобы его никто не услышал.
— Михаил Антонович выгнал меня обедать, — сказал Коля сердито.
— Так. Ты обедал?
Юрковский сказал:
— Я бы поел лукового супа.
Алексей Петрович посмотрел на него, выпятив челюсть.
— Где Моллар? — спросил он.
— Моется в душе, — сказал Дауге. — По-моему, он прекрасный парень.
— Он сразу же полюбил Николашку, — сказал Юрковский. — Они уже на „ты“.
Алексей Петрович пробурчал что-то неразборчиво и встал.
— Пошли обедать, — сказал он. — Сусуму сегодня прибыть не изволил. Они изволили телеграфировать, что задерживаются в Москве в Академии Наук. Черт меня побери, если я буду его ждать. Николай, иди свяжись с Михаилом — пусть немедленно идет обедать. Скажи, что я запрещаю ему нарушать режим. Владимир, хватит причесываться, ты нас задерживаешь.
Григорий, перестань читать.
Юрковский бросил халат на диван и стал натягивать пиджак с испуганным лицом. Дауге бросился ему помогать. Вдвоем они надевали пиджак в течение трех минут, после чего Алексей Петрович, багровея, рявкнул:
— Ну!
— Яволь, — вскричал Дауге, искусно дрожа с головы до ног, — оф коуз натюрлих!
— Я вполне готов, — заявил Юрковский. Он был при галстуке, в длинном щегольском пиджаке, из-под которого торча ли голые ноги.
— Штаны, — сказал Алексей Петрович.
— Да, конечно, — засуетился Юрковский. — Дауге, где мои штаны? Скорее, суп остывает!
— На штанах спит Варечка! — отчаянным голосом прокричал Дауге из гардеробной.
Юрковский посмотрел на Алексея Петровича остановившимися глазами. Он был бледен.
— Придется идти так, — сказал он. — У меня больше нет штанов. Капитан, я готов понести любое наказание.
— Ну вас к черту, — сказал Алексей Петрович, расплываясь. — Хватит.
— Я готов ко всему, — сказал Юрковский, бледнея еще больше. — Я виноват и не Прошу снисхождения. Варечка заснула и будет теперь спать двое суток. Я вынужден лететь на Амальтею так. — Он кончиками пальцев приподнял полы пиджака.
— Ладно, — сказал Алексей Петрович. — Просто меня расстроили эти ученые. Вы представить себе не можете, какая с ними возня.
— Мы тоже в некотором смысле ученые, — сказал Дауге.
Они стояли и смотрели, как Юрковский натягивает на себя брюки.
— Откуда у тебя шрам под коленкой? — спросил Алексей Петрович.
— Марс, — сказал Юрковский. — У меня много шрамов. С каждой планеты по шраму. Ну что ж, пошли?
Они вышли в коридор и зашагали к лифту. В коридоре было пусто и светло. Весь этаж был отведен под гостиницу, и все были на работе.
— Вот здесь живет Страут, — сказал Алексей Петрович.
— Он что — Десантник? — спросил Юрковский, небрежно заламывая бровь.
— Нет, диспетчер. Вот Иоганыч его знает.
— Серьезный товарищ, — сказал Дауге. — Он не пошел бы работать на Марс даже Десантником.
— Ах, вот как, — сказал Юрковский. — А взяли бы его, если бы он все-таки согласился?
— Нет, — сказал Быков медленно. — У него искусственное легкое. Он штурмовал Япет.
— Черт возьми, — сказал Юрковский, оглядываясь на дверь номера.
Дожидаясь лифта, они услыхали, как в коридоре кто-то запел приятно, хотя и несколько сипло по-французски.
— Это Моллар, — шепнул Дауге в восторге. — Сейчас начнется кино.
Алексей Петрович посмотрел на него, насупившись, и спросил:
— Моллар? И что же он поет?
Дауге послушал и перевел:
— Что-то в таком роде: две ласточки целуются за окном моего звездолета в ледяной пустоте-тетете. И как их туда занесло? Они очень любили друг друга и сиганули туда случайно, полюбоваться на звезды. Тра-ля-ля, и не все ли вам равно?
— Отлично, — сказал Юрковский. — Вот твое призвание. Ты переводишь как ЛИАНТО. „Сиганули туда случайно“ — шедевр!
— Тра-ля-ля, — сказал Быков. — Так. Подождите-ка меня здесь.
Он повернул за угол, и песенка смолкла.
— Я не хотел бы быть Молларом, если бы Моллар был даже Десантником, — сказал Юрковский. Дауге кивнул, и оба, подкравшись, выглянули в коридор, откуда доносились мощные командирские раскаты.
— То, что останется от Моллара, — сказал Юрковский, наглядевшись всласть, — не сможет оценить лукового супа. Все- таки мы с тобой хорошие ученые, Иоганыч. И знаем, как плохо не представиться капитану немедленно по прибытии.
— Я думаю, что Окада Сусуму лучше вообще не прилетать сюда, — добавил Дауге.
Юрковский кивнул.
Когда, спустя пять ужасных минут, Быков и Моллар подошли к лифту, капитан был багров и взъерошен. Моллар шел, засунув руки в карманы пестрой жилетки, и…
— Я, кажется, сошел с ума, — сказал Юрковский. — Он посвистывает.