Возвращаясь к фантастике, будем считать, что она — фантастика — является частью художественной литературы, если она в принципе способна удовлетворить всем этим запросам читателя. И фантастика на это способна. Не будем теоретизировать. Возьмем только два примера. «Невидимка» Уэллса и «Гиперболоид» Толстого.
Оба эти произведения несомненно удовлетворяют всем «чтобы» читателя и, следовательно, оказывают на него мощное воздействие, выполняя тем самым главное назначение художественной литературы. Сомневающихся спросим: неужели они серьезно думают, что разоблачение мещанского буржуазного мира в «Невидимке» слабее, чем в «Цитадели» Кронина? Или показ авантюристической сущности фашизма в «Гиперболоиде» не так убедителен, как в «Пляске смерти» Келлермана?
Мы предвидим два возражения. Первое: а зачем всё это? К чему все эти выдумки? Лев Толстой писал без невидимок. Хемингуэй обходился без гиперболоидов. А вот Вера Панова, Юрий Нагибин, Сергей Антонов, Юрий Бондарев и другие писатели и сейчас пишут отлично, не прибегая к этому псевдонаучному реквизиту. Так правомерен ли, спрашивается, сам метод введения необычайного?
Правомерен, товарищи. Начнем с того, что он не хуже любого другого: эпистолярного, пейзажного или, например, анималистического. Но не это главное. Главное в том, что метод введения необычайного обладает громадными преимуществами. Он позволяет до предела обострить сюжет. Он позволяет раскрывать характеры героев гораздо быстрее и отчетливее. Он позволяет давать максимум идейной, конкретной и эмоциональной информации в минимальном объеме книги. Возьмем того же Уэллса. Все книги великого английского писателя посвящены моральным и политическим проблемам. Но как рыхла «Необходима осторожность» по сравнению с «Человеком-невидимкой». А разве вызывает она адекватную ненависть к мещанину? Ведь когда читаешь «Невидимку», хочется влезть в книгу и избить доктора Кемпа и расправиться со всей этой толпой вонючих обывателей.
Второе возражение: так ведь это Уэллс и Толстой! А наши нынешние? На это возражение мы могли бы не отвечать вообще, потому что считаем своей задачей не защищать современную советскую фантастику, а показать ее принципиальные возможности. Но поскольку личность такого возражающего нам крайне несимпатична (возражение-то не по существу!), мы попробуем ответить. Прежде всего, если говорить вполне откровенно, современная средняя повесть о полете в космос ничуть не хуже средней же повести о колхозной деревне, а в смысле удовлетворения читательских «чтобы» — даже лучше. Далее, апологеты производственного романа сделали в свое время очень многое, чтобы советская фантастика отстала от переднего фронта нашей литературы, чтобы загнать фантастику в яму скучного инфантилизма, откуда она только-только начинает выбираться. Но отдельные советские фантасты уже вплотную приблизились к переднему фронту. Их мало. Но чего же можно ожидать, если в течение нескольких десятилетий людям долбили, что фантастика — это недолитература, призванная пропагандировать научные знания устами до отвращения идеализированных розовых геройчиков? И если сам возражающий является, мягко выражаясь, недостаточно компетентным для таких возражений? К этому мы еще вернемся в разделе «Фантастика и читатель», а пока перейдем к рассмотрению тематики фантастики.
III. ТЕМАТИКА ФАНТАСТИКИ.
Анализ большого числа фантастических произведений показывает, что тематика их сводится по преимуществу к трем обширным областям, которые, конечно, способны перекрываться в каждом отдельном произведении. Разделение по тематике тесно связано с приемами введения необычайности обстоятельств, о которых говорилось выше.
Прием экстраполяции научно-технических идей до их осуществления оказывается наиболее плодотворным при разработке чрезвычайно важной темы: ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ НАУКИ. Эта тема (вернее, область тем) важна прежде всего потому, что позволяет очень естественно создать образ истинного героя нашего времени — ученого, научного сотрудника, инженера, следопыта науки, — героя, который в наше время гигантских успехов физики и биологии и еще более гигантских перспектив этих наук, давно уже справедливо претендует на ведущее место в литературе наряду с целинником, колхозником и рабочим. Просто диву даешься, до чего в нашей литературе мало произведений, героями которых являются люди науки. Если не считать отличных повестей Гранина, рассказа Грековой — почти нет. Несоответствие роли ученого в нашей жизни вниманию, уделяемому ему нашей литературой, становится особенно нелепым, если вспомнить, что для настоящего литератора такой герой просто находка, настолько он нов, нетрадиционен и неизучен в сравнении с избитыми классическими образами. Фантастика не должна ждать, пока маститые литераторы получат достаточное образование, чтобы взяться за эту тему. Тем более, что большинство молодых фантастов (так уж сложилось исторически) сами являются учеными-профессионалами. И фантастика не ждет. Тема человека на переднем крае науки разрабатывается сразу несколькими фантастами и разрабатывается довольно плодотворно. И работа их имеет непреходящее значение создания литературы, отражающей чаяния и судьбы научной интеллигенции, ее лучшей и умнейшей части, ее передового отряда. Конечно, сделано еще мало. И сделанное не всегда блестяще.