В итоге получалось, что свободного времени у меня было очень мало. Но оставалось время для просмотра кинофильмов по видеомагнитофону. Вы представляете, что такое видеомагнитофон? Представляете кассеты с пленкой? Это совсем не DVD, это архаизм по нынешним временам, но тогда это было революционное изобретение.
Через три месяца полета мне стало откровенно скучно. Ах, тюрьма, ах, тюрьма, ты мое отечество… Да, тюрьма по сравнению с моим одиночеством это первомайская демонстрация с флагами и оркестрами. Даже у смертников трехразовое посещение людей с баландой, подстригаловка, бритье, осмотр медиков, прокурорский обход, дезинфекция, шмон… А у меня не было и этого.
Нужно было чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума. Я подпевал героям фильмов, разговаривал с ними, разговаривал сам с собой, проговаривая те действия, которые мне нужно было совершить. А как по-другому? Ведь при молчанке можно совсем разучиться говорить. Речевой аппарат атрофируется и мыслительная деятельность замедлится, потому что она тесно связана с речью. О чем бы мы ни думали, мы все проговариваем про себя.
Можно на какой-то период выключать речевой аппарат, чтобы думать и читать быстрее. Как? Очень просто. Когда вы читаете, вы проговариваете прочитанное, и поэтому читаете не так быстро. Возьмите в рот карандаш и зажмите его зубами, как кавказец свой кинжал при исполнении «лезгинки». И вы увидите, что вы уже не проговариваете то, что читаете или то, о чем вы думаете, потому что карандаш мешает вам это делать. У вас сразу увеличится скорость мышления и чтения. Потом вы привыкнете не проговаривать свои мысли и без карандаша. Но мне нужно было говорить вслух. Мне нужно было слышать хотя бы самого себя.
Космическая депрессия
Скука переросла в хандру. Хандру еще называют по-гречески ипохондрией. Классическая хандра это снижение эмоционального фона, торможение интеллектуальной деятельности и двигательной активности. Чувство безысходности, тоски и сильной душевной боли. Крайний пессимизм и уничижительные оценки своего положения в окружающем мире и своего будущего. И у меня все это было.
Нужно как-то выходить из этого. А как выйти в одиночку? Нужна встряска. Что делает человек, когда на него нападает ипохондрия? Начинает пить. А что пить, если выпивки негде взять? И не пошлешь же гонца за бутылочкой винца. Тишина на миллионы километров. Нужно заставить себя не подчиняться хандре. И я начал делать все по приказу. Приказываю себе и делаю.
Пошел в кухонный угол и отрезал солидный кусок сладкой биомассы, но есть не стал, а бросил в емкость. В течение недели биомасса забродила и дошла до кондиции. Я перелил ее в дистиллятор и перегнал примерно половину. Чистый спирт. Экологически чистый. Отхлебнул и чуть не задохнулся. Не менее девяноста шести процентов крепости. Считайте девяносто шесть градусов. Вещество огнеопасное и я сразу развел его до рекомендованных Дмитрием Ивановичем Менделеевым сорока градусов. Получилось пол-литра водки. Качество гарантирую.
Выпил из мензурки грамм тридцать. По западной классификации — одну алкогольную единицу или один «дринк». Закусил. И сразу стало лучше. И как будто за окном небо посветлело. Еще единицу, еще, и стало совсем хорошо. Для мужика девяносто грамм это так, для разминки, а мне в кибитке, что несется без лошадей по заснеженному космосу, и этого достаточно. Как это в песенке: «Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове».
Я прекрасно понимал, что это не лекарство, а обман организма, но в условиях, «когда пилотам, прямо скажем, делать нечего, мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сем и тихо песенку любимую споем…».
Настроение лирическое, как бы не стало истерическим. Берем бумагу, карандаш, пишем:
Рюмка вина, то есть водки, и уже поэт. Не Хайям, но что-то есть от Есенина. И он не чужд был чаше. Может, и я бы стал Есениным, если бы не полетел в космос. Это сколько же надо выпить водки, чтобы стать настоящим поэтом? Да вагон и маленькую тележку. Я налил еще. Еще. И сразу стало так хорошо. Я представил себя в дыму кабака. Я поэт. Пока не известный поэт, потому что я еще жив. Люди ко мне тянутся, кто с кружкой, кто со стаканом, кто с рюмкой и все говорят: