Даже после отмены принудительного выселения из Галиции 24 июня 1915 года у остающихся жителей все равно забиралось практически все, кроме продуктов питания на месяц. В итоге изголодавшиеся беженцы нападали на коренное население местности, через которое они проходили, отбирая у них все — продовольствие, вещи, фураж. Разгорались целые бои на дубинах и вилах. Отбирали и войска. А потом и эти жители, только-только отстаивавшие от расхищения свое имущество, вовлекались в эвакуацию и также переходили к мародерству.
Можно, конечно, оправдывать такие вещи военной необходимостью, однако воспоминания многих фронтовиков пестрят указаниями на сжигаемое продовольствие на армейских складах, чтобы оно не досталось противнику. Военные власти предпочитали сжигать казенное имущество, вместо того чтобы раздать его проходящим частям и беженцам, но зато грабить население, раздевая его до нитки. Епископ Евлогий впоследствии вспоминал: «Положение галицийского каравана было ужасно. В пыли, грязи, под дождем и зноем, рожая и умирая в пути, двигался грандиозный табор беженцев, не зная, где и когда он осядет. Надо было кормить скот и самим кормиться. Наши крестьяне, оберегая свое достояние, на свои луга чужой скот не пускали, а кормиться самим в беженских условиях галичанам было тоже трудно».
Что ж: гражданское население в национальных войнах всегда не ставится ни во грош, что надлежит помнить, что называется, «денно и нощно». Вместо того чтобы отказаться от принципа насильственной эвакуации, правительство, не имевшее рычагов воздействия на Ставку, только и сумело, что возложить общую заботу о беженцах на МВД, местные власти, земства. Главная государственная ответственность лежала на комитете великой княжны Татьяны Николаевны — Всероссийское общество попечения о беженцах, основанное в сентябре 1915 года. Помощь оказывалась всем, за исключением «иностранных подданных немецкой и венгерской национальности».
Современный исследователь так оценивает политику русских властей в отношении населения оставляемых территорий: «Массовое насильственное перемещение населения летом 1915 года, а затем и спровоцированное „беженство“ являлись составной частью планов русского командования по эвакуации и разорению оставляемой территории Галиции и Буковины в ходе широкомасштабного отступления…»[425] Те же методы распространились на территории русской Польши, Литвы, Западной Белоруссии.
Только благоразумием и естественной человеческой жалостью местных командиров, саботировавших жестокое узколобие высокопоставленных стратегов, не умевших надлежащим образом воевать с врагом, но зато превосходно каравших своих и чужих гражданских лиц за малейшее непослушание, можно объяснить тот факт, что в тылах отступавших русских армий не вспыхнуло антирусского партизанского движения. Что говорить, если сама императрица Александра Федоровна, не в силах остановить безумие, отдала распоряжение, чтобы двигавшиеся с фронта санитарные поезда императорской фамилии по дороге подбирали беженцев.
Кроме того, с конца июня русские власти не трогали поляков. Но и того, что уже было сделано, стало достаточным для расцвета русофобских настроений, что наиболее отчетливо сказалось в период советско-польской войны 1920 года. Многие же поляки честно выполняли свой воинский долг в рядах Вооруженных сил. Только один пример — доброволец-кавалерист и будущий маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.
Русские тылы забивались громадными массами в большой мере насильственно эвакуируемых беженцев. И вероятность гибели (особенно для женщин и детей) здесь была более высока, нежели для того, чтобы выжить. Достаточно сказать, что, по данным П. И. Изместьева, к концу июля только в районе крепости Брест-Литовск и города Кобрина в лесах (выделено мной, — Авт.) скопилось свыше ста пятидесяти тысяч беженцев.[426] А вот как описывает положение беженцев в данном районе Л. Н. Войтоловский, наблюдавший все собственными глазами: «Возле Кобрина большая песчаная равнина. На ней осели тысячи беженцев, и под знойным солнцем раскинулся на сыпучих песках огромный город-бивак. И тут же рядом за двое суток вырос почти такой же обширный город мертвых — детское кладбище»2. Что говорить — у великого князя Николая Николаевича собственных детей не было. Чего же жалеть чужих, да еще простонародного быдла? Еще нарожают — сделают то, чего за всю жизнь не удосужился сделать Верховный главнокомандующий, не задумываясь, бросавший в топку войны детей.
425