В течение этого пребывания в Петербурге Петр Ильич испытал очень сильное волнение, случайно узнав, что нежно любимая им в детстве Фанни Дюрбах, которую он считал давно умершей, жива, помнит о нем и шлет ему привет и пожелания. Первое впечатление этого радостного известия было скорее испуг, чем что-либо другое, – именно испуг, как перед чудом. По его словам, это было почти то же чувство, какое он испытал бы, узнав, что воскресла его мать, что 43 года борьбы, радостей, страданий – сон, что действительность – это верхний этаж воткинского дома. К этому примешивалось и другое неприятное чувство: страх узнать, что от прежней дорогой наставницы остался мрачный призрак былого, вроде сестрицы Настасьи Васильевны, что при свидании с ней он пожелает ей смерти, видя существо, изнывающее под бременем дряхлости и старческих недугов. Тем не менее он сейчас же написал ей ласковое письмо, где предлагал свои услуги какого бы то ни было рода и послал портрет свой. Ответ на это письмо, написанный твердым почерком, в котором он узнал былой, ясный стиль, отсутствие всяких жалоб на судьбу, – в высшей степени успокоил Петра Ильича. М-elle Фанни писала:
4 апреля 1892 г. Монбельяр.
Дорогой Пьер, позвольте мне вас называть так. Мне бы казалось, что я не вам пишу, если бы я не обращалась к вам по-прежнему, когда вы были моим дорогим, маленьким учеником. Утром моя сестра вошла ко мне наверх, в комнату, с письмом в руке и говоря: «Вот что-то, что доставит тебе большое удовольствие». Признаюсь, я не надеялась больше иметь радость снова увидеть ваш почерк. Когда мои теперешние ученики настаивали, чтобы я написала вам, я им говорила: «Мы увидимся на небе».
После этого вступления старушка умоляла своего ученика о свидании, и, с необыкновенною ясностью перечисляя всех членов семьи Чайковских, расспрашивала о них, просила передать поклоны тем, кто живы, и говорила о себе, не только обнаруживая в каждом слове полную свежесть ума и памяти, но и неувядаемую прелесть по-прежнему любящей и благородной души. Петр Ильич ей отвечал, и между учеником и учительницей снова завязались сношения, полные дружбы и взаимной нежности.
В концерте 7 марта, в девятом симфоническом собрании Русск. муз. общ. в Петербурге, Петр Ильич дирижировал увертюрой-фантазией «Ромео и Джульетта» и в первый раз сюитой из балета «Щелкунчик». Успех нового произведения был большой. Из шести номеров сюиты пять было повторено по единодушному требованию публики. Газеты на этот раз вполне разделили отношение последней к новому произведению и расхвалили его, кто во что горазд. Однако не без противоречий в похвалах. Так, один нашел самым лучшим номером сюиты вальс, другие же тот же номер – самым слабым.
3 марта в Училище правоведения был устроен концерт, исполнителями которого были исключительно правоведы. Петр Ильич участвовал здесь в качестве дирижера любительского оркестра. Концерт этот был удостоен посещением ныне благополучно царствующего императора Николая II, тогда цесаревича, и Петр Ильич имел счастье быть ему представленным.
9 марта он вернулся в Майданово в обществе двух племянников, В. Давыдова и графа А. Литке, по примеру Владимира Направника приехавших в тиши деревенской жизни готовиться к экзаменам.
К П. И. Юргенсону
Майданово. 9 марта 1892 года.
<…> Сюита из балета имела успех. Я думаю, не мешает напечатать ее. В Петербурге я позволил снять с нее копию; напиши, чтобы, кстати, и для тебя (на мой счет) сделали копию. Ее летом хотят все играть, и пусть себе!
Брюллов[134] и Ленц[135] мечтают о напечатании «Манфреда» в 8 рук. Их аранжемент превосходен.
К Ю. Конюс
9 марта 1892 года.
<…> Я теперь завален делом – тороплюсь окончить партитуру своего балета, а тут еще приходится терять время на поездки в обе столицы. Был десять дней в Петербурге и дирижировал в двух концертах, а в Москве придется прожить почти весь апрель для многократного дирижирования в частной опере Прянишникова.
Слышал в Петербурге очень интересного скрипача Томсена. Имеете ли вы о нем понятие? У него особенно замечательна техника; например, он делает никогда прежде, кажется, никем еще не слыханные пассажи в октавах в быстрейшем темпо. Пишу это вам в предположении, что, может быть, вы попробуете такую штуку. Это производит колоссальный эффект.
134
Владимир Александрович Брюллов, племянник Карла Брюллова, сын известного архитектора, очень известный в музыкальной среде Петербурга дилетант, с музыкальным образованием настоящего артиста, приятель Петра Ильича и отчим Н. Конради.
135
Николай Константинович Ленц, правовед, тоже дилетант-композитор, не менее сведущий в музыке, присяжный поверенный Тверского окружного суда.