Музыкальное путешествие в Россию
Скоро г. Ламуре снова возьмет дирижерскую палочку, чтобы управлять исполнением восхитительного «Chant de cloche» г. Венсен д’Энди, одного из высших произведений нашей молодой музыкальной школы.
Едва передохнув, неутомимый, он снова выступит на эстраду. В то время, как его помощник, Камиль Шевильяр и д’Энди руководили репетициями, длившимися шесть недель, г. Ламуре совершал триумфальное путешествие в России, путешествие, которое стоит поведать и рассказ о котором представит для тех, кто помнит, любопытные аналогии, до малейших подробностей, с подробностями путешествия Берлиоза в 1847 году.
В первый раз солидное и почти официальное Императорское Русское музыкальное общество, содержащее две консерватории, приглашает французского дирижера управлять одним из многочисленных концертов, даваемых им в Петербурге и Москве.
До этой поры Германия одна поставляла туда выдающихся капельмейстеров и последним из них, наделавшим много шума своими причудами, был этот бедный Ганс фон Бюлов, который, говорят, теперь совсем лишился рассудка.
Состязание должно было быть горячим, но можно ли было сомневаться в результате его? Говорят, даже немецкие газеты склонили голову. Путешествие г. Ламуре была одна продолжительная овация, о которой можно дать понятие, приведя тост, немного пылкий, но искренний, г. Сафонова, директора Московской консерватории: «Я пью, – сказал он, – за первого французского капельмейстера, который предстал в этой стране с такой простотой и который купил свой успех без помощи смешных жестов и причуд некоторых… и т. д.», и тут поднялся свист по адресу Ганса фон Бюлова!
Московская публика была очень восторженна. – По окончании концерта г. Ламуре не мог сойти с эстрады; при всяком его движении, чтобы уйти, крики «браво» удерживали его на месте. И какие крики! Те, которые Берлиоз слышал сорок пять лет тому назад, как он их описывает в своих воспоминаниях: «Не уезжайте!.. Еще! Еще!., вы великий француз!., вы вернетесь!..»
Все это среди «браво» и грохота рукоплесканий, топота, криков по-французски и по-русски – самое трогательное смешение языков. Пришлось потушить люстры.
Историческое замечание это происходило в зале Дворянского собрания: «освистание» же Ганса фон Бюлова за обедом у г. Яковлева, камергера двора.
В Петербурге г. Ламуре дирижировал оркестром императорской оперы, что дало повод в течение репетиций самым забавным эпизодам; вот один из них:
Оркестры в России состоят большею частью из немцев. Отсюда две партии в оркестре: русская и немецкая, обыкновенно уживающиеся мирно, но оказавшиеся врагами в этом кронштадтском случае. – Закулисные слухи давно уже сделали известным публике, что г. Ламуре отбивает такт палочкой отнюдь не из леденца. С первого же дня г. Ламуре показал свой характер. Заметив, что встречает недовольство в некоторых исполнителях, он остановил репетицию и обратился с такою речью: «Некоторые из вас выказывают враждебность мне, потому что я француз, конечно!.. Если это повторится, я уйду!» Русские, пьяные от удовольствия слышать это, загрохотали, и репетиция без перерыва продолжалась, вызывая только такие легкие шутки: «Да это немец!» – когда Ламуре останавливал или удерживал то упрямого, то слишком ретивого скрипача.
В своей программе г. Ламуре, естественно, отвел широкую долю французской музыке (в Москве даже исключительно). «Фантастическая симфония» Берлиоза, «Scenes pittoresques» Массне, «Espana» Шабрие, «Валленштейн» д’Энди, «Норвежская рапсодия» Лало и проч. Интересная подробность: его просили не играть ни Сен-Санса, ни Делиба, хорошо уже и так знакомых русской публике.
Но великие мастера, Бетховен и Шуман, из-за этого не были забыты. Не был опущен и Вагнер, имеющий много поклонников и апостолов в России, но прелюдия к «Тристану» и увертюра к «Мейстерзингерам» не были еще известны русской публике.
И в этом заключается один из главных и наиболее прекрасных поводов гордости музыканта, которым мы кончаем статью. Слава байретского мастера долго – может быть, до сих пор – заставляла страдать мрачную и гордую душу великого русского пианиста, Антона Рубинштейна.
Для этого несравненного виртуоза было невьшосимо значение обновителя современной музыки. Так что, пока Рубинштейн был великим хозяином музыки в своем отечестве, для Вагнера все двери были заперты. Теперь Рубинштейн удалился и двери растворились.
Не забавно ли, что тот же жест послужил г. Ламуре, чтобы укрепить и вызвать французские симпатии, которые так долго ждали случая проявиться – и чтобы показать (imposer) нашим друзьям, авторитетом своего имени и своих трудов, славу немецкого художника!