<…> Уколово, как и весь юг России в это лето, очаровательно. Благодаря обильным дождям растительность поразительно роскошна. Я останусь здесь еще дней пять, до Ольгиного дня, и затем еду в Клин. Признаться сказать, мне невыразимо хочется пожить дома. К тому же мне надо поскорее приняться за инструментовку двух новых больших произведений, т. е. симфонии (которою я очень доволен) и фортепианного концерта. То и другое урывками я писал нынешней зимой и весной. В Гранкине эскизы свои я докончил и теперь нужно поторопиться, чтобы все это было готово к первому сентября. Я непременно хочу вас навестить, но не иначе как в конце лета, когда добрая половина инструментовки будет готова.
К В. Давыдову
19 июля 1893 года.
<…> В Москве провел два дня очень приятно. Скажи Моде, что на другой день после его отъезда я страшно разболелся (говорят, что это от злоупотребления холодной водой за обедом и ужином) и уехал днем позже после приема касторки, которая быстро меня вылечила. Здесь у меня очень хорошо. Послезавтра принимаюсь за симфонию. Дня два придется писать письма.
К М. Чайковскому
22 июля 1893 года.
Я еще не благодарил тебя, голубчик Модя, за письмо из Вербовки. Я его получил еще три дня тому назад. Очень интересно было читать, но вот беда с вашими письмами: после них одинокая клинская жизнь кажется безотрадной, и страшно, немилосердно хочется быть тоже там, где вы. А между тем только дома я могу работать как следует. Я погрузился теперь по горло в симфонию. Инструментовка чем дальше, тем труднее мне делается. Двадцать лет тому назад я валял во все лопатки, не задумываясь, и выходило хорошо. Теперь я стал труслив, не уверен в себе. Сегодня сидел целый день над двумя страницами, – все что-то не выходит, чего бы хотелось. Но все-таки работа подвигается, и во всяком другом месте я не сделал бы того, что делаю дома.
Дом мой благодаря стараниям Алексея принял очень кокетливый вид. Все исправлено, в саду масса цветов, дорожки исправны, заборы с калитками новые. Кормят меня прекрасно. А между тем кроме рабочих часов я скучаю, и главное – меня тянет неудержимо в Вербовку и к моей милой четвертой сюите[184]. Впрочем, я замечал и прежде, что после больших поездок и жизни в обществе первое время, по крайней мере в последний год, я скучаю. Вероятно, это скоро пройдет. А меня уже зовут за границу, и, кажется, через месяц я поеду ненадолго. Поллини пишет мне слезное письмо, прося приехать к 8 сентября на возобновление «Иоланты». Кроме того, ему, режиссеру и капельмейстеру желательно переговорить о «Пиковой даме», которую ставят в этом сезоне.
К Г. Конюс
23 июля 1893 года.
Дорогой Г. Э., в будущем сезоне я дирижирую в Петербурге 4-мя концертами. В первом или во втором из них, следовательно, или в конце октября, или в начале ноября, мне, с вашего соизволения, непременно хочется исполнить очаровательную «Детскую сюиту». Ввиду этого мне необходимо узнать:
1. Готовы ли задуманные вами изменения, дополнения и сокращения?
2. Когда я могу получить партитуру для изучения оной? Могу ли получить ее в сентябре?
3. Беретесь ли вы доставить в Петербург заблаговременно, т. е. не позже конца сентября, голоса детского хора, дабы там могли успеть выучить? Или же сдадите партитуру мне и на меня сдадите обязанность озаботиться об этом и вообще о всем нотном материале?
4. Что касается оркестровых голосов, не могу ли я воспользоваться московскими?
Страшно хотелось бы узнать, как вы переделали финал. Напишите поскорее (не откладывайте, по вашей манере) ответы на все эти вопросы.
Я ужасно радуюсь, что буду играть ваше обаятельно милое творение…
К Д. Ратгаузу
Клин. 1 августа 1893 года.
Милый друг, не знаю, застанет ли еще вас это письмо. Спешу написать вам несколько слов, чтобы успокоить вас. Я ни на секунду не усомнился в вашей искренности. Дары природы и фортуны вовсе не обусловливают жизнерадостности. Меня просто заинтересовал вопрос, почему вы склонны к грусти и печали. Есть ли это следствие темперамента или каких особенных причин? В сущности, я, кажется, поступил неделикатно. Ненавижу, когда ко мне залезают в душу, а сам залез в вашу очень нахально и грубо.
Но мы потолкуем обо всем этом устно.
Будьте здоровы и не сердитесь на меня, а главное – будьте уверены, что я в искренности вашей нисколько не сомневаюсь. Я имею претензию в музыке своей быть очень искренним; между тем ведь я тоже преимущественно склонен к песням печальным и тоже, подобно вам, по крайней мере в последние годы, не знаю нужды и вообще могу считать себя человеком счастливым.
184
В течение этой зимы снялись группой все постоянные и неразлучные спутники Петра Ильича во время пребываний его в Петербурге, т. е. любимец-племянник В. Давыдов, братья графы Литке, Н. Конради, В. Направник, барон О. Буксгевден, князь В. Н. Аргугинский-Долгоруков и я. Шутя эту группу мы назвали 4-ой сюитой Петра Ильича. Теперь большая часть ее собралась в Вербовке.