Голубчик, Николай Андреевич, не сердитесь на меня. Я выказал необычайную ребячливость, когда совершенно серьезно считал легким и возможным концерт, по поводу коего накануне моего отъезда мы совещались. Своей серьезностью я ввел вас в заблуждение. Вышло как-то ужасно некрасиво, я разыграл из себя бескорыстного пропагандиста не моей русской музыки, а между тем два раза играл в Париже исключительно свои сочинения и затем удрал. Но так сложились обстоятельства, и я прошу вас верить, что мое желание познакомить парижан с сочинениями тех композиторов, которых люблю и уважаю, было совершенно искренне.
К Н. Ф. фон Мекк
Таганрог. 22 марта 1888 года.
<…> После бесконечно долгого пути я, наконец, приехал в Таганрог. Шесть ночей я провел в вагоне, и вы можете себе представить, до чего дошло мое утомление. Как нарочно, погода все время была великолепная, и я очень сожалел, что у меня не хватило смелости ехать морем. Насколько я предпочитаю морское путешествие железной дороге вообще! Как сильно я начинаю любить море! Даже о переезде через канал из Дувра в Кале я вспоминаю с наслаждением, хотя погода была скверная. Мечтаю о каком-нибудь отдаленном морском путешествии и буду стараться, чтобы меня в будущем году или года через два пригласили для дирижирования концертов в Америку. Не странно ли, что после утомительного, более чем трехмесячного странствования по чужбине я уже снова мечтаю о путешествии? Но таков человек. Как только мое возвращение в Россию, о котором я мечтал как о величайшем благе, стало фактом, так немедленно я уже начинаю желать, чтобы в будущем году пришлось опять поездить. Впрочем, это нисколько не мешает мне радоваться при мысли, что через месяц я буду жить у себя где-нибудь в деревенской глуши. В настоящее время мой Алексей занят поисками дачи для лета, а если возможно, даже постоянного жилья. Очень трудно найти что-нибудь, вполне подходящее к моим требованиям. В течение всей зимы Алексей и Юргенсон заботились о приискании для меня деревенского убежища и до сих пор еще ничего не нашли.
Здесь я гощу у брата, Ипполита, которого не видал 2 года, так же, как и жены его.
К М. Чайковскому
Таганрог. 22 марта 1888 года.
<…> Я провел здесь двое суток и завтра утром выезжаю. Совершенно здоров, но чувствую большую усталость. Дорогой перечел массу романов, в том числе несколько романов Михайлова, которые, по-моему, очень хороши, и я не понимаю, почему он не пользуется вовсе известностью[30]. Заграница представляется мне каким-то сном. Вообще я еще не могу прийти в себя.
30
Во время переезда из Лондона в Россию П.И. прочел также и «La terre» Zola. Привожу по этому поводу единственно интересную выдержку его дневника этого путешествия, свидетельствующую о необыкновенно выдержанной и постоянной глубокой антипатии его к этому писателю: «13 марта. Тоска тем более сильная, что книга попалась подлая – «La terre». Я решительно ненавижу этого писателя, несмотря на весь его талант».